Там точно есть любовь. Татьяна Ивашкина

клетчатой рубашки, за несколько секунд до включения стиральной машины.

      Стирает пыль с рамки прошлогодней хорватской фотографии (он по пояс в море, Женька хохочущим комочком подброшена в воздух, брызги еще не взлетели) – и злится. Убирает в коробку его футбольные ботинки, включает телевизор, напряженно ждет показатели тонометра, задвигает шторы, читает статьи в медицинских журналах, просто стоит и смотрит на него.

      Катя злится на Костю.

      Катя (которая любит) злится на Костю (которого любит).

      Здоровая женщина злится на парализованного инсультника.

      И только не надо псевдообъяснений!

      Поверьте, сейчас не про: «на кого ты меня бросил?», «почему не сходил к врачу?», «зачем загубил мою жизнь?», «как мне теперь отдать долги?».

      Глупости. Все эти вопросы еще не пришли ей в голову, и, даже возникнув, они не спровоцируют ни капли раздражения.

      Злость, зажатая в кулаках, про другое.

      Катя вполне способна узнать ее.

      Много лет назад Катина мама простудилась. Воспаление легких может быть приключением (не очень приятным, но банальным), а может наложиться на возраст человека. Наложилось. Хотя и не был он большим, этот возраст.

      И мама угасала стремительно. Поднося чай к выбеленным дрожащим губам, Катя сходила с ума от легкости худой спины, которую поддерживала ее рука. Сердилась и на мамины стоны, и на ее терпеливое мужество, на исчезнувший аппетит и фальшивую бодрость. Как же сильно она ее любила. Как обижалась на нее. Задыхалась от нежности. Не могла простить.

      Катя поняла все через четыре дня после прощания с мамой. Злость, как попытка избежать боли. Бессмысленная и потешная самозащита души. Ров без воды вокруг крепостной стены неминуемого расставания. Наша детская затея – растить обиду, чтобы потом не так сильно скучать. Злиться, чтобы отринуть бесконечную значимость любимого человека.

      Принижать то, что не в силах отпустить.

      Как часто взрослые дети трясутся от гнева рядом со своими стариками. Так отчаянно трусит любовь.

      Катя выла, прижавшись лбом к рулю. Мамы больше не было. И ничего не сработало.

      А сейчас болен ее Костя. Какие банки? Даты выплат? О чем вы? В больнице сказали, что приступ может повториться… Гарантий нет: он тоже может исчезнуть.

      Включаем оборону.

      Катя разрезает упаковку котлет. Вздрагивает от яростного треска: холодные полуфабрикаты потревожили раскаленное на сковородке масло.

      Последнее время неожиданные звуки выдергивают Катю из довольно странного места – некой светлой комнаты с толстыми полупрозрачными стенами. Реальность сквозь эти стены просматривается смутно, назойливый шум мира и вовсе не слышен. Находясь под защитой комнаты, Катя успешно справляется с обязательными делами, готовит еду, моет Костю, заплетает Женины волосы, меняет судно, застилает кровати и раскладывает по разноцветным отсекам суточную дозу таблеток. Очень удобно: пока тело автоматически ухаживает за больным мужем, ты, спрятавшись в безопасном пространстве, размышляешь о природе злости, например. Иногда Катя даже позволяет себе