Не жизнь без тебя. Татьяна Лисицына

али к ответу, хотя тоненький, но внятный голос напоминает мне о них по ночам, раскрашивая их лица яркими красками и награждая бессонницей.

      После смерти все становятся хорошими. Меня это радует. Когда-нибудь и обо мне скажут: «Ворона не виновата, так сложились обстоятельства»

      Начну по порядку. До сих пор я писала только вымышленные истории, которые не захотело печатать ни одно издательство, но сейчас, когда я рассказываю о себе, предпочитаю остаться в тени. Мою исповедь, естественно под птичьим псевдонимом, я выложу в интернете. Интересно, уважают ли у нас реальные истории, и сколько будет комментариев.

      Случается, убийца пишет книгу ради оправдания, а мне всего лишь нужно рассказать важному для меня человеку, какая я есть на самом деле. Мне никогда не отыскать тех слов, если он будет сидеть напротив и смотреть в глаза. Возникнет искушение осветлить мои вороньи перышки и, если не скрыть, то хотя бы приукрасить правду. Разоблачения я не боюсь: те, кто могут меня сдать, не ходят на сайты непризнанных авторов и никогда прочтут мою рукопись. Так что Ворона в безопасности.

      Вороной меня стали называть в первом классе. До семи лет мой мир состоял из сказок, вкусных обедов с бабушкиными пирожками, поглощая которые я читала книги о попадающих в историю принцессах и спасающих их принцах. Первых принцев я обнаружила, когда пошла в школу. Они каркали мне вслед и втыкали в мои косы вороньи перья, которые по прихоти судьбы оказались такого же цвета, как мои волосы. Уже в первом классе мне довелось стать изгоем. У меня не было подруг: девчонки боялись, что зло моей фамилии Воронцова перейдет на них. Иногда я думаю, какой стала бы жизнь, если бы судьба наградила меня фамилией Лебедева. Но все сложилось так, а не иначе, и однажды я решила не противиться создавшемуся образу, явившись в школу с вороньим пером в косе и с зажатым в кулачке перочинным ножичком, которым я с криком «кар» полоснула по руке первого, обозвавшего меня в тот день Вороной, прыщавого одноклассника.

      Меня удивительно быстро оставили в покое. А потом моя жизнь сделала крутой вираж и, руководящий нашими судьбами, которого впредь я буду именовать кукольником, бросил мне новый вызов.

      В тот день в школу я опоздала. Отец, который обычно будил нас, уехал в командировку, и мы с мамой проспали до десяти часов. Быстро собравшись, выскочили из подъезда и разбежались в разные стороны. Точнее побежала я, а мама засеменила в элегантных сапожках на высоких каблучках. Проходя между двух пятиэтажек, я почувствовала: мир изменился, а наш уютный дворик заполнил страх.

      Слухи ползли давно. Но мне было не до раздумий: я спешила на контрольную по алгебре. От вымытых полов в раздевалке тянуло сыростью. С верхних этажей доносились крики. Стрелки настенных часов приближались к одиннадцати, а это означало, что до начала третьего урока осталось пять минут. Я вздохнула с облегчением: успела. Пристроила куртку на вешалку, пригладила растрепавшиеся волосы.

      Поднявшись на второй этаж по лестнице, услышала крики, смех и улюлюканье. Раздался дробный стук каблучков. Галина Ивановна, наша географичка, соседка по дому и мамина подруга, чуть не сбила меня с ног. Ее перекошенное от страха лицо испугало бы кого угодно. Увидев меня, она потащила меня за собой вниз по лестнице, выплевывая слова, смысл которых доходил до меня с трудом. Я пыталась вырваться, но Галина Ивановна лишь сильнее стиснула мою руку. В коридоре, напротив вешалок, я заметила надпись: «Русские учителя, идите в уборщицы!»

      – Быстро одевайся! – скомандовала Галина Ивановна.

      Звонок противно задребезжал, когда мы уже спускались с крыльца. Моя спутница оглянулась, подпрыгнула и ускорила шаг.

      – Мать на работе? – спросила она.

      – Да. Но что случилось?

      – Потом, – буркнула она, тяжело дыша.

      Липкий страх проникал сквозь кожу. Вопросы застряли в горле. Мы неслись знакомой дорогой в библиотеку, где работала мама. На стене возле входа в здание появилась еще одна надпись: «Русские – свиньи!» Наши шаги гулко отдавались на каменных плитах фойе. На стенах мирно светились голографические морские пейзажи, нахохлившейся птицей выглядел бронзовый Гоголь. После школы я приходила сюда делать уроки в пустом читальном зале. Здесь, среди моих единственных потрепанных и пожелтевших друзей, мне было уютно и спокойно.

      Мама перебирала книги на полках. Она обернулась: удивление на ее красивом лице от нашего неожиданного появления стерлось тревогой. С книгой в руках она бросилась к нам. Галина Ивановна, которую вне школы мне было разрешено называть тетей Галей, с горечью выговаривала слова, от которых становилось жутко.

      – Пришла на урок, а они разорвали карты, порезали ножом доску. Я им: «Вы что, ребята?» А они плюются, кидаются учебниками. Орут, чтобы я убиралась из их города к себе. А ведь это был мой класс, я с ними в походы ходила, они доверяли мне секреты. Когда они успели превратиться в зверей? Мы же учителя. Мы далеки от политики. Бежать надо отсюда.

      Тетя Галя всхлипнула, неловко потерла глаза, оставив на щеке черную полосу.