Никогда не знаешь, что ждать от женщины. Джеймс Хедли Чейз

клетки мозга в поисках способов выбраться из лужи, в которую сел всерьез. Но выхода не было, и я сознавал это. Не было ни единого шанса выбраться из того затруднительного положения, в котором я в настоящий момент находился. И все же я потратил пять дней, прежде чем решиться окончательно осознать это. Я пришел к этому выводу ровно в 23.00 теплой июльской ночью, и это случилось ровно через 18 месяцев после того, как я обосновался в Сан-Луи-бич. Теперь это решение, раз уж я его принял, необходимо было спрыснуть. Увы! Не надо было рассматривать бутылку на свет, чтобы убедиться – она пуста так же, как и карманы моих брюк. И в этот момент послышались шаги на лестнице.

      Все другие конторы и бюро на моем этаже были закрыты на ночь. Они заканчивали работу в 18.00 и оставались закрытыми до девяти утра следующего дня. Я и мыши были единственными обитателями этого дома, и мыши бросились к норкам, едва раздался посторонний шум.

      Единственными посетителями, побывавшими у меня за прошлый месяц, были полицейские. Казалось невероятным, чтобы старший инспектор Роджерс вздумал посетить меня в этот час. Хотя, кто знает, от него можно было ждать чего угодно. Он любит меня примерно так же, как собака палку, так что ничего удивительного не было в том, что он решил вышвырнуть меня из города именно в это время. Это было так на него похоже.

      Шаги приближались. Человек явно не спешил, и судя по всему, это был толстяк, уверенный в себе. Вынув из кармана пиджака окурок, я щелкнул зажигалкой, затянулся и манерно отставил руку. Это был мой последний окурок, и я берег его для исключительных случаев вроде этого. В коридоре горела тусклая лампочка, и свет ее отражался на матовом стекле двери моего бюро. Лампа, горевшая на столе, бросала круг света на его поверхность, но дальше все тонуло во мраке. Массивная тень отпечаталась на стекле, и шаги замерли возле моей комнаты. Тень была огромной: плечи шире двери, на тыквообразной голове шляпа эпохи плаща и кинжала, размером с небольшой аэродром. По стеклу поскребли ногтем, затем ручка повернулась. Дверь отворилась, и я направил в ту сторону свет лампы, чтобы рассмотреть посетителя. Человек, возникший в дверях, был огромен, как двухтонный грузовик. У него было круглое, как мяч, лицо, а кожа упругая и розовая. Под носом, наподобие щупалец осьминога, извивались усики. Маленькие черные глазки рассматривали меня из-под жирных складок. У него была характерная для толстяков одышка. Верх его широкополой шляпы касался дверного проема, и ему пришлось наклониться, чтобы войти в бюро. Его длинное, черное, пошитое у прекрасного портного пальто было отделано каракулевым воротником, а на ногах красовались безукоризненные туфли из крокодиловой кожи с подошвами не менее четырех сантиметров толщиной.

      – Мистер Джексон? – у него был резкий, но невероятно тонкий голос, который вовсе не ожидаешь услышать от такой туши.

      Я поднял голову и утвердительно кивнул.

      – Мистер Флойд Джексон? – еще раз спросил он.

      Я вновь кивнул.

      – Ага! – восклицание донеслось до меня сквозь одышку. Он сделал шаг вперед и закрыл за собой дверь. – Вот моя визитка, мистер Джексон. – На поверхность стола упал кусочек бумаги. Он, я и стол заняли весь объем помещения, и воздуха осталось только едва-едва на то, чтобы не задохнуться. Не двигаясь, я посмотрел на карточку. На ней не было ничего, кроме имени и фамилии. Ни адреса, ни чего-либо другого, что могло указать на личность посетителя. Только два слова «Герман Корнелиус».

      Пока я рассматривал карточку, он подтащил к столу кресло. Это было старинное кресло, сработанное на века, но оно жалобно заскрипело, когда этот тип разместил в нем свою массу. Сидя он казался немного меньше. Поставив между ног трость, он водрузил на нее свои огромные руки. Бриллиант, чуть меньше грецкого ореха, искрился на его мизинце, притягивая взгляд. Может быть, Герман Корнелиус и был проходимцем, но деньги у него определенно водились. Мой нос был достаточно чуток, когда дело касалось денег.

      – Я навел о вас справки, мистер Джексон, – сказал он, и его маленькие глазки тщательно ощупали мое лицо. – Вы – весьма странный субъект.

      Старший инспектор Редферн во время последнего визита высказался примерно в том же духе, но тон его голоса был намного грубее.

      Я никак не отреагировал на это замечание, а только гадал, что же, собственно, он еще скажет.

      – Мне сказали, что вы пройдоха и хитрец, – продолжал он. – Весьма большой хитрец, но действуете расчетливо. Вы умны и не слишком щепетильны в выборе средств. Достаточно храбрый и жестокий… – Он посмотрел на меня поверх бриллианта и усмехнулся.

      Наперекор здравому смыслу на меня пахнуло холодом, и ночь обступила молчанием и пустотой. Я подумал о кобре, жирной и опасной, свернувшейся под кустом в ожидании жертвы.

      – Мне известно, что вы в городе вот уже восемнадцать месяцев, – передохнув, продолжал он. – До этого работали детективом в центральном страховом агентстве в Нью-Йорке. Детектив, работающий там, имеет все возможности заняться шантажом. Возможно, именно поэтому вас попросили подать в отставку. Прямых обвинений не было, просто начальство решило, что вы живете очень широко, несоразмерно с вашим скромным жалованьем. Это навело на размышления. В страховом