Александра. Книга вторая. Разлом. Кара Смит

руки, я сделаю чай! – крикнула она. Мэри была жутко похожа на тетю Энн не только внешне, но и повадками. Я буквально услышал сейчас ее голос, как в старые добрые времена, когда мы с Мэри и Питером наперегонки забегали домой, уставшие от игр, и неслись прямиком на кухню, чтобы ухватить свежеиспеченное печенье.

      – Покрепче, – напомнил я, задержавшись у входной двери.

      – Помню я… – прошептала Мэри, явно забыв, что у оборотней, как и у вампиров, хороший слух.

      На стене справа от входа висели фотографии. Они были развешаны в хаотичном порядке, совсем несимметрично, в духе тети Энн и моей мамы. Сестры были очень похожи и внешне, и по характеру. Дядя Джеймс, отец Мэри, не такой, он – за идеальный порядок, четкость и расписание. Хирург, что сказать. А мой отец что-то среднее между педантизмом дяди Джеймса и творческой натурой тети Энн и мамы. Только в одном наши с Мэри отцы были схожи – они оба до беспамятства любили своих жен.

      Рассматривая фотографии, я подсознательно сжался внутри, будто нацепил броню на свою душу. Маленькая, ничем не примечательная фотография излучала тепло, она была светлой, но буквально заставляла разрываться на части. Снимок был сделан в гостиной Кларков шесть лет назад, за несколько месяцев до нашего переезда. На диване, обнявшись, сидели тетя Энн и дядя Джеймс, у них на руках лежала маленькая Мэри с двумя высокими хвостами, она их ненавидела, но в тот день позволила маме себя заплести. Ее щекотала тетя Энн, потому Мэри хохотала так, что даже покраснела. Рядом с дядей Джеймсом сидела моя мама. Невероятной красоты женщина, с длинными черными волосами. На фотографии не видно, но на солнце они отливали красным. У нее на руках сидел крошка Руди с улыбкой до ушей и еще пухлыми щеками, я давно не видел, чтобы он так улыбался. Рядом с мамой сидел я, очень серьезный, а почему – не помню. Папа остановился за спиной мамы в последний момент перед тем, как сработал таймер. Его лицо слегка размазано, но даже так было видно, что он улыбался.

      Мы все были счастливы тогда, еще не разбитые, еще вместе. Если в жизни и может произойти разлом, то он случился два года назад, когда умерла мама. Когда мы остались одни. Когда она ушла, нет, когда ее забрали у нас…

      – Прости, – прошептала Мэри, она стояла рядом и смотрела на этот же снимок. Я не слышал, как она подошла. – Нам следовало убрать эту фотографию.

      – Не нужно, – покачал головой я, не в силах отвести глаз от лица мамы.

      Я все время ощущал ее незримое присутствие. Глупо, наверное, а может, и нет, но мне казалось, что она всегда рядом с нами. Руди говорил, что тоже ощущал это. С папой мы старались такие вещи не обсуждать. Малейшее упоминание о матери выбивало равновесие из-под его ног. Я боялся, что он никогда не оправится от ее смерти.

      – Чай готов, – сказала Мэри, слегка коснувшись моего плеча.

      Я еще раз взглянул на маму: темные длинные волосы до самой поясницы, немного вьющиеся на концах, заразительная улыбка, добрые глаза, через которые ощущается всепоглощающая любовь и сила, будто она могла противостоять