Приключения сомнамбулы. Том 2. Александр Товбин

обеспечить пищей будущего детёныша.

      – Сколь же радостней прекрасное вне тела, – врезался Головчинер.

      – Не всякого двуногого самца сожрать можно, крупные попадаются, – заулыбалась Людочка, – забавно Серёжка Довлатов со мной знакомился, кино! По Щербакову переулку шла, он на Рубинштейна собачку выгуливал, огромный, в шлёпанцах, халате с кистями, будто с постели встал, тут ещё милиционер… И хоть не великий Серёжка, если забыть о росте, тоже не узнавал потом.

      – Серёжка со своей норной собачонкой на улицу, как на охоту, выходил, по Щербакову переулку столько красоток шастало, помню, сам там жил! А узнавали ли потом вас, не узнавали, вляпались вы, золотые мои, в историю! – заискрил прищуренными глазками Шанский.

      – В какую историю? – вскинула голову Милка.

      – Историю литературы хотя бы.

      – Не понимаю.

      – Сейчас поймёте, – Шанский полез в карман за папиросными листками, пожевал язык, с чувством прочёл:

      Лесбия, Юлия, Цинтия, Ливия, Микелина.

      Бюст, причинное место, бёдра, колечки ворса.

      Обожжённая небом, мягкая в пальцах глина –

      плоть, принявшая вечность как анонимность торса.

      Вы – источник бессмертья: знавшие вас нагими

      Сами стали катуллом, статуями, траяном,

      августом и другими. Временные богини!

      Вам приятнее верить, нежели постоянным.

      …………………………………………………………

      У Милки вновь заблестели слёзы, Таточка и Людочка онемели, Головчинер, сгорая от зависти, ниже наклонил голову. Шанский с картинной замедленностью складывал листочки папиросной бумаги.

      – Толенька, и после этого ты нас бросишь, уедешь? – очнулась Милка.

      – Удар ниже пояса.

      – Сердце колотится… Шанский положил ей руку на грудь, – сердцу не хочется покоя?

      – Хватит дурака валять, – брызнули в который раз слёзы.

      – Не плачь, в Петербурге мы сойдёмся снова.

      – В Петербурге?!

      – Всё может быть, – закуривал московский теоретик.

      Головчинер моргал, не находя слов.

      – Ладно, смахнули лирические слёзы, – скомандовал Бызов, – понадеялся выскользнуть, пока не закрутили гайки?

      – Не закрутят, гаечный ключ потеряли.

      – Что же тебя гонит, маразм утомил? Давай серьёзно…

      – Ex novo. Пусть брежневизм поступательно и семимильно вползает в фарс – время ли остановилось, зеркала ослепли. Но наскучил, наскучил мне неизбывный, бесплодный внутренний спор славян, а увидеть крах последней Византии не хватает воображения.

      Московский теоретик пожал плечами. – Поживём – увидим.

      Головчинер намазал на ломтик пирога масло.

      – Толенька, ты с полчаса тому в крушение Византии верил, поддакивал.

      – В еврейской башке мысли оборачиваются чересчур быстро и безжалостно одна другую изничтожают, ещё через полчаса я,