Боевой 41 год. Блицкриг – капут. Виктор Старицын

действий»[1].

      Сталин взял лист в руки, долго смотрел на него, затем размашисто подписал и вернул Тимошенко. Поднявшись из-за стола, он еще раз пристально оглядел всех присутствующих и сказал:

      – Действуйте, товарищи военные, теперь все в ваших руках.

      Ночь с 21 на 22 июня 1941 года

      Ласковая летняя ночь накрыла землю своим теплым крылом. Последние отсветы долгой вечерней зари покинули небосвод. Стемнело сначала в Молдавии и Румынии, затем на Украине и в Венгрии, потом в Белоруссии и Польше. Дольше всего заря задержалась в Прибалтике и Восточной Пруссии. Безоблачный небосклон усеяли яркие перемигивающиеся звезды. Трещали сверчки, в тиши далеко разносились трели соловьев. Наступила роковая ночь – ночь накануне второй отечественной вой ны русского народа. К западу от советско-германской и советско-румынской границ все было так же, как и в нашей реальности перед началом Великой Отечественной войны.

      Прогревали моторы боевые самолеты, загруженные бомбами и заправленные топливом. Ревели танки, выходящие на исходные позиции. Артиллеристы еще раз выверяли установки прицелов и пересчитывали снаряды, заскладированные на боевых позициях. Пехотинцы тащили к лесным опушкам надутые резиновые лодки и плотики. Все было готово. Последняя пуговица последнего солдата заняла свое место на лацкане мундира.

      Рейхсканцлер Адольф Гитлер, несмотря на неоднократные доклады войсковой и агентурной разведки, упорно не желал вносить какие бы то ни было поправки в план «Барбаросса». Конечно, ему было известно, что Советы отвели большую часть полевых войск на линию старой границы, а основную часть танковых и моторизованных соединений – даже за Линию Сталина, что на новой границе осталось только относительно слабое пехотное прикрытие. Несмотря на настойчивые попытки генералитета внести поправки в план нападения, Гитлер продолжал настаивать на неукоснительном выполнении плана «Барбаросса».

      Он полностью доверял своей интуиции и был убежден, что «озарение» послано ему свыше. Свое политическое чутье он считал абсолютным. Это чутье говорило ему, что после первых же неудач советская система рассыплется как карточный домик. Могучие танковые клинья вермахта пробьют насквозь всю приграничную оборону русских и без задержки прорвут укрепления Линии Сталина. Нордическая твердость и несокрушимый боевой дух германского солдата в очередной раз покажут свое полное превосходство над славянскими унтерменшами. Талантливые генералы вермахта переиграют на полях сражений полуграмотных русских недоучек.

      Ну и что с того, что русские отвели большую часть войск за старую границу. Значит, они будут окружены не за новой границей, а за старой – лишь на несколько дней позже. Оказавшись в котлах, рядовые солдаты, недовольные большевистским режимом, тут же перебьют офицеров, побросают оружие и разбегутся.

      Из донесений агентурной разведки он знал, что Сталин выпустил уцелевших в лагерях офицеров и вернул их на службу, но совершенно не придавал этому значения.

      Во-первых, вернулось

1

В текущей реальности директива была подписана 21 июня в 22 часа 20 минут. Из-за большой длины ее текста и необходимости шифровки-дешифровки она была отправлена в военные округа только в первом часу ночи, дошла на уровень армейских штабов в 2–3 часа ночи, а в большинство соединений и частей она попала только после начала боевых действий. Да и текст директивы был, мягко говоря, двусмысленным: «…2. Задача наших войск – не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. …5. Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить». Двусмысленный текст директивы свидетельствует о том, что Сталин все еще доверял письму Гитлера, который предупреждал его о возможности провокаций со стороны немецких генералов. Поскольку войсковые командиры перед войной были задерганы постоянными указаниями не провоцировать немцев, эта директива, даже там, где ее получили, принесла больше вреда, чем пользы. Известны случаи, когда зенитчики, находясь под бомбежкой, не открывали огонь! В боевую готовность подразделения привели, а огня не открывали, так как открытие огня – это уже «другое мероприятие». А за самовольство командир вполне мог отбыть по этапу на «десять лет без права переписки». «Десять лет без права переписки» – формулировка приговора, которую в период сталинских репрессий в СССР часто сообщали родственникам репрессированного, который на самом деле был приговорен к высшей мере наказания – расстрелу. Подобная формулировка, как указывают исследователи сталинских репрессий, могла использоваться для сокрытия их реальных масштабов. Получив такую информацию, родственники осужденных годами надеялись, что те еще вернутся из лагерей, хотя на деле их уже давно не было в живых.