Игла смерти. Валерий Шарапов

[1] дали значительный урожай, – сообщала она в последнем письме. – Приезжай, душа моя, наготовим компотов, варенья и станем отдыхать на веранде спокойными вечерами…» Мамаша вспыхнула желанием отправиться к сестрице, и Косте пришлось канителиться со сборами, с покупкой билета в мягкий вагон.

      Поравнявшись с газетным киоском, он замедлил шаг, прислушался… Лишенный эмоций женский голос с равнодушием вещал из репродуктора о прибытии и отправлении поездов. Выяснив, на каком пути стоит ленинградский поезд, молодой человек повел мамашу к выходу из вокзала на перроны.

      На перроне возле стоявшего поезда суетился народ. Слева к открытым дверям вагонов тянулись очереди, справа плыл нескончаемый ручеек из пассажиров, провожавших, носильщиков; под фонарными столбами спешно курили отъезжавшие последние перед дорогой папироски…

      – А вот и ваш вагон, – обрадовался Костя тому, что вагон оказался рядом и не пришлось тащиться с чемоданом вдоль всего состава.

      Предъявив проводнице билет, Костя помог матери шагнуть в тамбур, прошел следом. Отыскав нужное купе, задвинул чемодан под диван.

      Пожилая женщина отдышалась, пришла в себя, придирчиво оглядела временное жилище.

      – Чисто, – оценила она. – И даже занавесочки на окнах свежие.

      – Я выбрал вам самый лучший вагон, мама, – не без гордости произнес Костя. – Тут вам и чай предложат, и ночью будет не так шумно, как в общем вагоне.

      – Я уж и позабыла, Костя, когда в таком удобстве ездила, – призналась женщина. И, пригладив непослушный чуб на лбу сына, произнесла беспокойной скороговоркой: – Поезжай, родимый. Как бы начальство не заругало.

      – Не волнуйтесь, мама. Разве ж начальство не понимает? Да и отпросился я до обеда…

      От Ленинградского вокзала до Петровки было недалеко – если ехать по Садовому, то выйдет не дольше двадцати минут. Однако стрелки часов подползали к полудню, а пассажиров в вагоне прибывало – чего зазря мешаться? В соседних купе люди обустраивались, готовясь к долгому путешествию, по проходу туда-сюда сновали люди.

      И Костя засобирался. Встав, одернул пиджачок, трижды расцеловал мамашу.

      – Счастливо вам добраться. Письмецо напишите, как отдохнете с дороги.

      – Напишу. Сразу напишу.

      – И передавайте привет моей тетушке.

      – Непременно. Ты поосторожнее там на своей службе, – промокнула мамаша платком глаза и выглянула в коридор, провожая взглядом удалявшуюся фигуру единственного сына.

      Костя топал по перрону и с удовольствием вдыхал запах вокзальной гари. Важное дело, томившее всю последнюю неделю, осталось за спиной: мамаша устроена в купе мягкого вагона, и через несколько минут поезд понесет ее на встречу с любимой сестрицей. Ему же надлежало поскорее прибыть в управление на Петровку и покончить с давним поручением Ивана Харитоновича Старцева.

      «Ох уж это поручение», – вздохнул Константин, поворачивая к газетному киоску. Пока он оставался младшим по возрасту и званию в оперативно-следственной группе, вся рутинная работа по оформлению отчетности ложилась на его худые плечи. Костя был начитанным и хорошо образованным педантом. Он страстно любил работу оперативника и с той же страстью ненавидел бюрократию. Писать что-либо было не его коньком. Наверное, поэтому за все устные ответы в школе он неизменно получал «отлично», а за контрольные работы и сочинения – «хорошо», а то и «удовлетворительно».

      – «Комсомолку», – попросил он, со звоном высыпав на лоток мелочь.

      Серьезная женщина в очках и фланелевой кофте выдернула из нужной стопки газету, посчитала монетки. И вздрогнула от заметавшегося под высокой крышей вокзала громкого окрика.

      Стоявшие поблизости пассажиры, встречающие, провожающие – все одновременно повернули головы к выходу на Комсомольскую площадь. Последовал их примеру и Костя.

      У высоких дверей дежурил милицейский патруль – его Ким заприметил, войдя в вокзал с мамашей. Трое патрульных оглядывали шедших в обоих направлениях людей, сильно нетрезвых или подозрительных граждан останавливали для проверки документов. Очередному «счастливчику», видать, что-то не понравилось, и он начал громко возмущаться.

      «Обычное дело, – подумал молодой человек. – Нервная у этих ребят служба. Никогда не знают, чем закончится следующая минута их дежурства. Не позавидуешь…»

      Он хотел было завершить покупку прессы, да заварушка у входа перешла в горячую фазу. Сотрудники попытались задержать упрямца, а тот оказался не робкого десятка – извернувшись, высвободил свой пиджачишко из цепких рук милиционеров и смачно приложился кулаком по скуле ближайшего стража порядка. Кажись, тот совсем не ожидал такого поворота событий и плашмя рухнул на каменный пол, со всего маха ударившись об него затылком.

      Костя с младых ногтей остро переживал несправедливость. На улице и в школе частенько заступался за младших и неоднократно бывал жестоко бит старшими. Мама плакала, переживала. Обрабатывая синяки и ссадины, она каждый раз объясняла ему, что здоровье и жизнь даны Богом единожды и новых на рынке не купишь.