Вне закона. Овидий Горчаков

резко оборвал его командир, видно решившись на что-то. – Не век же уговаривать этого изменника Родины. Ваше слово, товарищ парабеллум!.. Эх, мало, выходит, давили мы вас…

      Дорога тянулась вверх. Вскоре мы разглядели вдали темную стену леса. Дождь хлестал нещадно. Десантники шли гурьбой, переговариваясь вполголоса. Впереди Самсонов и Кухарченко вели парня.

      – Может, он зуб на советскую власть имеет? – разобрал я слова Шорина. – Потому и продался? А еще рабочий парень!

      – Может, он просто не слышал, – сострил Щелкунов, – что договора о дружбе с Германией больше не существует?

      – Ну и недоросль! – удивлялась Надя. – Не хочу с врагом я биться, а хочу скорей жениться!

      – Да куда мы его ведем? – спохватился Терентьев. – На кой черт он нам сдался?

      – Расстреляют этого труса, – пояснил негромко Барашков. – Самсонов так и сказал Лешке. И не за то, что он на немцев работает – кто не работает, тот здесь под расстрел идет, – а затем, чтоб не выдал нас. Отпусти его – так, может, все немцы в Могилевской области узнают о нашем десанте да и навалятся на нас.

      – Рас… расстреляют? – упавшим голосом переспросил Шорин. – Как же так? Тех двух дядьков из Кульшичей мы же не стали расстреливать!

      – Врешь! – сказал Щелкунов. – Эдак нам придется стрелять каждого встречного-поперечного! А вы что молчите, Терентьев, Сазонов?

      – Командиру видней, – пробормотал Сазонов.

      – Наше дело маленькое! – сказал Терентьев.

      – Эх вы! Тихони! – налетела на них Надя. – Да что Самсонов наш с ума, что ли, спятил? – Она возмущенно вытирала ладонью мокрое лицо и в сердцах убирала под берет налипшие на лоб пряди.

      – Не нам, а командиру решать, – заявила Алла Буркова.

      Но Николай Барашков, казавшийся вначале равнодушным к судьбе парня, объявил, что сам он ни за что не согласился бы собственными руками расстрелять этого олуха, однако ж морду набил бы подлецу с удовольствием.

      – Надо поговорить с Самсоновым, – решительно объявила Надя и ускорила шаг.

      Она догнала Самсонова и стала возмущенно шептать что-то командиру, а потом вдруг громко чихнула.

      – Девичьи сантименты надо было в Москве оставить, Надюша, – произнес Самсонов усталым, простудным голосом. – Так надо. Мы и в мирное время не миндальничали, не дожидались, пока такой вот тип предаст… Эх, всучили мне чистоплюев, «кастрюлек» просватали, хлопот с вами… Летят в тыл, а на уме не патроны и мины, а чувствительные фразы да бигуди! Да тише ты, расчихалась!..

      «Кастрюльками» Самсонов называл в Москве девчат нашей части. Весной ему пришлось немало повозиться с молодыми комсомолками: в Измайлове он почти ежедневно проводил боевые занятия со сводным учебным отрядом добровольцев-новичков.

      Боков тоже попытался отговорить Самсонова от расстрела.

      – О бдительности забыл? – отвечал командир. – Отпусти его – этой же ночью нас окружат, накроют гестаповцы.

      – Мы можем далеко уйти от этого места, – убеждал Боков командира. – Ну что из того, что мы устали!..