А зори здесь тихие…. Борис Васильев

был? Что его напугало?

      – Искусством, согласно постановлению горсовета, заниматься можно до двадцати трех часов. А потом – конец всякому искусству. Ясно?

      – Усвоил.

      – Если бы ты песни красивые играл, тогда бы и нареканий не было. А у тебя будто режут кого. Орут какие-то нетрезвые на иностранных языках. И орут громко.

      – Вы попутно и эстетике обучаете?

      – Попутно. – Ковалев поднял палец. – Именно что попутно, Анатолий. Это ты умно сказал.

      И замолчал. Пыхтел себе сигареткой, разглядывал громоздкие комоды и ждал. Видел, как Анатолия вдруг в краску кинуло, как закурил он…

      – А что вам, собственно, нужно? Неужели ради магнитофона этого?…

      Не выдержал. Брякнул с нервов и замолчал. Проболтаться боится, что ли?

      – Попутно, – повторил Семен Митрофанович. – Магнитофон – это попутно. Веткиных знаешь?

      – Не знаю я никаких Веткиных!..

      Громко слишком выкрикнул. Слишком громко.

      – Среди прочих вещей, что взяли у них, туфли лаковые числились. Иностранного производства туфли: дочка их за границей купила и у родителей на хранение оставила.

      – Ну и что из того? – грубо перебил Анатолий. – Мне-то что до этих туфель заграничного производства?

      – А то, что они у тебя в передней стоят, эти туфли.

      Это он спокойно сказал, размеренно. Сказал и ждал, что будет. Вскочит Анатолий, закричит, покраснеет – что?… Что-то должно было произойти, потому что туфли эти он видел собственными глазами и сейчас по первой реакции парня должен был понять, знает ли сам Анатолий, что туфельки эти – ворованные?…

      И промахнулся. Позорно, как первогодок несмышленый, опечатку допустил. Крупнейшую опечатку!..

      Не вскочил Анатолий. Не закричал, не покраснел – спросил. Спокойно спросил, улыбаясь:

      – Какие туфли, товарищ младший лейтенант?

      Все понял Семен Митрофанович. По глазам, по чуть прорвавшемуся торжеству, по спокойствию. И поэтому снял этот вопрос с повестки, как неоправданный:

      – Шучу я, Анатолий. Шучу!

      Встал, пошел к двери – Анатолий и здесь поспел предупредительно распахнуть ее. Вышел в коридор, стрельнул по полу глазами: все правильно. Тю-тю туфельки те вместе с ножками! С приветом, как говорится!..

      – Вместо меня теперь будет Степан Данилыч Степешко, – официально сказал Ковалев. – Ты уж не беспокой его нарушениями, ладно? Как-нибудь до двадцати трех укладывайся в рамки.

      – Уложусь.

      – Ну, счастливо тебе, Анатолий. – Шагнул к дверям, обернулся вдруг. – А ведь туфельки-то были. Были, Толя, вот ведь какой факт получается. Так что учти. Если умный.

      И вышел. Нарочно быстро вышел, чтоб парень наедине с его последними словами остался. Очень это сейчас было важно: оставить его наедине с этими словами.

      А сам во второй дом направился: из семиэтажек – второй. И пока шел, улыбался: перехитрила его, старого волка, молодежь эта магнитофонная. Провела да вывела без стука, без шороха, пока он над собственными планами потел. Ну и правильно сделала: не держишь ногу – выходи из строя. Еще