Гнезда Химер. Хроники Хугайды. Макс Фрай

а я собираюсь излить на них свой гнев.

      – Да, излить гнев – дело стоящее! – подтвердил я. – Ладно уж, пошли завтракать, уговорил.

      По дороге в главный зал – как я понимаю, Таонкрахт скорее дал бы себя убить, чем согласился принимать пищу в ином помещении – у меня снова случился тяжелый приступ депрессии. Я осознал, что провел здесь уже больше суток. За это время я успел лишь выспаться, вылечить зубы и убедиться, что мой гостеприимный хозяин не собирается отправлять меня домой, по крайней мере не раньше, чем получит от меня могущество и бессмертие.

      Но я уже стал закаленным бойцом с собственным настроением. Стиснул облагодетельствованные местной медициной челюсти и сказал себе: «Цыц!» А потом сочувственно добавил: «Теперь это и есть твоя жизнь, дружок».

* * *

      За завтраком Таонкрахт осушил несколько кубков какого-то очередного пойла – на сей раз оно было розового цвета и пахло, как хорошие дорогие духи. После этого он окончательно разрумянился и разразился гневной тирадой в адрес загадочных Сох, которых он называл не иначе как «ополоумевшими, зарвавшимися колдунами».

      Я отщипнул по кусочку от каждого из многочисленных блюд и равнодушно отметил, что со жратвой под этим небом все в полном порядке. Правда, легче от этого мне не стало.

      Наконец на пороге возник очередной слуга. В отличие от своих коллег выглядел он вполне прилично, да и морду имел не просто разумную – хитрющую, как у дюжины старых лисиц. Он сообщил, что хозяина дома ждут важные посетители, и с поклоном скрылся в коридоре. Таонкрахт тут же завернулся в свой роскошный черно-белый плащ, витиевато извинился за то, что лишает меня своего общества – пережить это огорчение, разумеется, было почти невозможно! – и отправился на переговоры.

      А я пошел инспектировать его ванную комнату, каковая оказалась очень даже ничего – при условии, что ведра с водой таскает кто-то другой. Если бы у Таонкрахта не было такого количества слуг, на которых можно взвалить эту работу, я бы вряд ли остался ярым блюстителем личной гигиены.

      Мне принесли чистую одежду и даже довольно удобное белье из тонкой прохладной ткани, похожей на небеленый шелк. Поначалу я сомневался: надевать все это или нет? Смешно сказать, боялся, что, напялив на себя местные тряпки, я окончательно растворюсь в этой чужой реальности.

      В конце концов я махнул на все рукой и надел белье: по крайней мере, в отличие от моего, оно было чистым. Собрался с мужеством и натянул широкие сиреневые штаны. В другое время их покрой показался бы мне чересчур экстравагантным, но сейчас мне было плевать. Надел белоснежную рубашку из тончайшего полотна, а сверху – еще одну длинную, не то рубаху, не то куртку, тоже ослепительно-белую, из плотной ткани, похожей на бархат. Из прежних вещей при мне осталась только обувь. Ее я намеревался хранить как зеницу ока: перед тем как стряслось это безобразие, я собирался на долгую прогулку и надел самые удобные