Консуэло. Жорж Санд

будет девятнадцать, sior profesor[7], – ответил Андзолето по-венециански. – А вожусь я с раковинами только потому, что хочу помочь маленькой Консуэло, которая делает из них ожерелья.

      – Я и не подозревал, Консуэло, что ты любишь украшения, – проговорил Порпора, подходя с графом и Андзолето к своей ученице.

      – О, это не для меня, господин профессор, – ответила Консуэло, приподнимаясь только наполовину, чтобы не уронить в воду раковины из передника, – это ожерелья для продажи, чтобы купить потом рису и кукурузы.

      – Она бедна, и ей еще приходится кормить свою мать, – пояснил Порпора. – Послушай, Консуэло, – сказал он девочке, – когда вам с матерью придется туго, обращайся ко мне, но я запрещаю тебе просить милостыню, поняла?

      – О, вам незачем запрещать ей это, sior profesor, – с живостью возразил Андзолето. – Она сама никогда бы не стала просить милостыню, да и я не допустил бы этого.

      – Но ведь у тебя самого ровно ничего нет! – сказал граф.

      – Ничего, кроме ваших милостей, ваше сиятельство, но я делюсь с этой девочкой.

      – Она твоя родственница?

      – Нет, она чужестранка, это Консуэло.

      – Консуэло? Какое странное имя, – заметил граф.

      – Прекрасное имя, синьор, – возразил Андзолето, – оно означает «утешение»…

      – В добрый час! Как видно, она твоя подруга?

      – Она моя невеста, синьор.

      – Каково! Эти дети уже мечтают о свадьбе.

      – Мы обвенчаемся в тот день, когда вы, ваше сиятельство, подпишете мой ангажемент в театр Сан-Самуэле.

      – В таком случае, дети мои, вам придется еще долго ждать.

      – О, мы подождем, – проговорила Консуэло с веселым спокойствием невинности.

      Граф и маэстро еще несколько минут забавлялись наивными ответами юной четы, затем профессор велел Андзолето прийти к нему на следующий день, обещав послушать его, и они ушли, предоставив юношу его серьезным занятиям.

      – Как вы находите эту девочку? – спросил профессор графа.

      – Я уже видел ее сегодня и нахожу, что она достаточно некрасива, чтобы оправдать пословицу «В глазах восемнадцатилетнего мальчика каждая женщина красавица».

      – Прекрасно, – ответил профессор, – теперь я могу вам открыть, что ваша божественная певица, ваша сирена, ваша таинственная красавица – Консуэло.

      – Как? Она? Эта замарашка? Этот черный худенький кузнечик? Быть не может, маэстро!

      – Она самая, сиятельный граф. Разве вы не находите, что она будет соблазнительной примадонной?

      Граф остановился, обернулся, еще раз издали поглядел на Консуэло и, сложив руки, с комическим отчаянием воскликнул:

      – Праведное Небо! Как можешь ты допускать подобные ошибки, наделяя огнем гениальности таких дурнушек!

      – Значит, вы отказываетесь от ваших преступных намерений? – спросил профессор.

      – Разумеется.

      – Вы обещаете мне это? – добавил Порпора.

      – О,

7

Господин профессор (ит.).