Мама, я стану…. Виктор Бронников

ятилетия: с момента прихода к власти Л. И. Брежнева (1964) до XXVII съезда КПСС (февраль 1986), а ещё точнее, до январского Пленума 1987 года, после которого в СССР были развёрнуты полномасштабные реформы во всех сферах жизни общества.

      Каждый мечтает о счастье, и у всех получается по-разному.

      Мы родились в начале шестидесятых, учились и взрослели в семидесятых и восьмидесятых, нас выплеснули в девяностые годы прошлого – уже прошлого! – века.

      Пытались выживать, любить и строить семьи; как оказалось впоследствии, счастливых семей – единицы, остальные распались.

      И, пережив нулевые, пройдя загадочный миллениум, те, кто остались, пытаются осмыслить своё настоящее и предугадать будущее.

      ГЛАВА 1. БОГАТЫРЬ

      Любили тебя без особых причин,

      За то, что ты дочь, за то, что ты сын,

      За то, что малыш, за то, что растёшь,

      За то, что на папу и маму похож!

      И эта любовь до конца твоих дней

      Останется тайной опорой твоей!

Валентин Берестов

      Начало этой истории было положено в 1961 году, который современники отмечали с юмором как мистический. Если перевернуть все цифры этого года наоборот, получится всё тот же 1961.

      В морозные дни того мистического года, после знаменитых ноябрьских праздников в родильном доме маленького уральского города появился на свет ещё один человек планеты Земля.

      Родители, конечно же, были безмерно рады (наверное, зря – ведь сколько им потом пришлось испытать). Акушерка, принимавшая дитя, подала его измучившейся роженице со словами: «Поздравляю, у вас родился богатырь!»

      Как отмечено в больничной карте диспансерного учёта – добром фолианте, насчитывающем уже более трёхсот страниц к восемнадцатилетнему возрасту, – вес младенца при рождении составил пять килограммов двести граммов, и рост пятьдесят четыре сантиметра (после окончания школы – рекордный вес: сто сорок один килограмм).

      Так как детей с таким весом до того времени в этом городе не рождалось, а выписывать с такими параметрами было не принято, домой счастливый отец, ожидающий именно мальчика и поставивший на радостях рабочим своей бригады ящик огненной воды, привёз «ненаглядного», когда его вес снизился до четырёх килограммов восьмисот граммов за счёт «щадящей» диеты, а попросту говоря, доктора приносили ребёнка к матери, пропуская очередное кормление.

      Ещё много цифр будет влиять на жизнь нашего героя впоследствии, но именно эта – пять двести, – как ему долгое время казалось, определила всю его судьбу.

      Они росли параллельно, но в геометрической прогрессии. Его сверстники десять килограммов – он двадцать, они тридцать – он шестьдесят, они шестьдесят – он сто двадцать.

      В пятилетнем возрасте с ним случилась ещё одна неприятность.

      В те времена с детскими садами было напряжённо. После первой попытки устроить сына на недельный пансион, когда тот выл у окна и всё ждал родителей, отец забрал его домой, и его начали оставлять с одноногой крёстной бабушкой Соней (говорили, что она потеряла ногу на фронте), она была медсестрой и курила «Беломор».

      И вот что случилась дальше. Двоюродный брат, который был постарше на пару лет, уговорил стащить у папы сапожный нож («заячью лапку», сделанную из автомобильной рессоры и поэтому очень прочную) и выстрогать из досочки ружьё, «как у солдат, охраняющих Мавзолей». Себе-то он выстрогал, а младшему, когда тот заканючил: «И мне, и мне такое», ответил: «У тебя будет настоящий нож».

      Они зашагали по коридору барака, как настоящие часовые. Старший держал свежевыструганное ружьё, а младший – острейший нож. Барачные половицы горбом встали на пути у младшего, он споткнулся, и нож вонзился в голову, а точнее, в глаз. Он кричал, а потом выл, а потом всхлипывал, пока не прибежал отец, которого вызвали с завода с дневной смены. Нож при этом всё ещё торчал из глаза, и выдернуть его никто не смог: он застрял в лицевой подглазной кости.

      Отец завернул мелкого в одеяло, и сосед из барака, стоявшего рядом, на своём новеньком мотоцикле (а до этого тысячу раз просили, чтобы прокатил, и вот повезло) привёз их в детскую городскую больницу – в те времена деревянное двухэтажное здание в больничном городке.

      Детский хирург, женщина, оценила ситуацию мгновенно: «Сколько времени прошло после травмы?»

      Отец начал объяснять, что пока прибежали на проходную, пока позвонили ему в цех, пока он, не переодевая рабочей одежды, прибежал домой, пока попробовал вытащить нож и понял, что сам не сможет, пока нашли соседа с мотоциклом… прошло, наверное, около полутора-двух часов.

      Успокаивая осипшего, всхлипывающего мальчика, из глаза которого торчал сапожный нож, хирург сказала: «То, что нет обильного кровотечения – хорошо, значит, глаз не задет и, возможно, будет видеть. Всё понятно, теперь, отец, плотнее замотай сына в одеяло, будем доставать нож и зашивать рану».

      С этого момента мелкий опять ревел и запомнил только, как молнией два часа назад ударившая в глаз боль после резкого рывка хирурга