Убить Первого. Книга 1. Иван Шайдулин

браслетов, благодаря которым и проявилось его знание древнего языка.

      – Да, я помню.

      – Тебя поселят в академии, – вздохнул горбатый с толикой зависти, – в отдельной комнате! Как если бы ты был членом одной из трёх великих семей!

      – Трёх семей? – не понял Эдван.

      – Да. Трёх кланов-основателей нашего великого Города! – с гордостью и блеском в глазах сказал горбатый, отчего даже немного выпрямился. – Кланы Линн, Джоу и Морето. Столпы, на которых держится наше благополучие! Только ученикам из этих семей или из родов их вернейших вассалов позволено иметь отдельные комнаты. Остальные живут группами.

      – С чего же мне такая честь… – пробормотал Эдван. Внутренне он ещё глубже уверился в том, что это лишь показная забота, чтобы вытянуть из него знания.

      – Наверное, чтобы прочие ученики не совали нос в книги, что ты переводишь для господина Фана, – высказал самую очевидную причину горбатый.

      Мужчина понурил плечи, сгорбившись ещё больше. Зависть больно уколола его прямо в сердце. Ведь, попав в академию, да ещё и в отдельную комнату, юноша наверняка столкнётся с учениками из благородных семейств! А для него, бедняка без капли дара, вынужденного влачить своё существование, прислуживая в лазарете, приобщиться хоть немного к одной из великих семей было пределом мечтаний! Пределом, которого уже достиг никому не известный мальчишка из деревни только потому, что чуть не умер и мог читать на древнем наречии. И имел дар. Да… именно наличие дара отделяло их друг от друга непреодолимой пропастью. Небеса так несправедливы…

      Горбатый вздохнул, очень грустно и очень тяжело, разом постарев на несколько лет. Эдван посмотрел на него, удивлённый такой резкой сменой настроения, однако, как ни гадал, так и не сумел понять её причины. Мужчина смерил паренька колючим взглядом, немного помолчал и потянул обратно к комнате, которую требовалось освободить к вечеру.

      Сбор вещей не занял много времени: все пожитки Эдвана уместились в маленький мешок, который горбатый закинул к себе на спину, после чего, заперев комнату, повёл юношу к новому жилищу. Миновав уже знакомый коридор с палатами для тяжелораненых, Эдван наконец-то попал на улицу.

      Впервые за всё время жизни в городе горбатый испытал крайне странное и незнакомое ему чувство – жгучий стыд, но не за себя, а за другого человека. Эдван вёл себя как слепой, который научился видеть. Он вертел головой во все стороны и восторгался практически всем, на что падал его взор. Огромный забор, ограждающий лазарет, само большущее здание, оживлённая улица, на которой болталось множество людей, проходящий мимо отряд стражи с копьями наперевес.

      А когда они подошли к площади перед Военной академией… статуя великих основателей в её центре произвела на паренька куда большее впечатление, чем сам комплекс зданий за огромным забором. Эдван даже заставил горбатого остановиться перед монументом, чтобы как следует рассмотреть его, а прохожие со снисходительными усмешками поглядывали на эту парочку,