Капля чужой вины. Геннадий Сорокин

А смысл-то какой в этой работе? Вырастить кривой огурец и его всем показывать: «Посмотрите, какой замечательный огурчик! Без всякой химии выращен». Меня в школе милиции черт знает чем четыре года кормили, может быть, одной химией пичкали, так какой мне прок от одного огурца? Он что, здоровья прибавит? Один огурец на весь год? Сам его ешь.

      Брат был необидчивый, поворчал и перестал. Он, кстати, с охотой на мичуринский приезжал, но появлялся там только раз в неделю, на выходные. В субботу к обеду приедет, в воскресенье утром сумку «дарами природы» набьет – и домой, готовиться к новой трудовой неделе.

      Брату всегда везло с мичуринским. В десятом классе Юрий заявил, что будет поступать в институт. Вся родня была в восторге, так как в нашем роду еще никого не было с высшим образованием. Для успешного поступления его освободили от всех домашних дел и полевых работ. Юра поступил и последующие пять лет на мичуринском появлялся наскоками. Каждое лето он был занят: то готовился к сессии, то сдавал экзамены, то уезжал в стройотряд. А мотыга и лопата доставались мне.

      Уладив дела с родственниками, я заселился в общежитие и первым делом попытался пройти на территорию завода, но вахтерша меня не пустила:

      – Ты еще не наш жилец, так что и делать тебе на заводе нечего.

      Я подождал, когда получу отдельную комнату, и повторил попытку, но меня вновь не пустили, сославшись на устное распоряжение главного инженера Горбаша. По моим наблюдениям, Горбаш был «серым кардиналом» в руководстве завода и его мнение решало все.

      Директор Полубояринов был каким-то полумифическим существом, неуловимым Джо. Он постоянно отсутствовал на рабочем месте: то выезжал в управление хлебопекарной промышленности, то выбивал с мелькомбината дополнительные лимиты муки, то целыми днями «устанавливал взаимодействие» с предприятиями розничной торговли. Производственным процессом на заводе руководили два его заместителя: главный технолог и главный инженер, неизвестно по какой причине ополчившийся на меня.

      Собравшись с духом, я пошел на прием к Горбашу. Для солидности надел форму, начистил до блеска ботинки.

      Владимиру Николаевичу Горбашу было пятьдесят три года. Он был среднего роста, обычного телосложения, с чертами лица настолько грубыми, что казалось, это не лицо, а маска, вырезанная из цельного куска дерева. Глубокие морщины избороздили не только лоб и щеки Горбаша, они пролегли даже в уголках губ и на подбородке, отчего у главного инженера всегда было недовольное выражение лица. Говорил он короткими обрывистыми предложениями. Если внимательно прислушаться к его речи, то можно было заметить, что иногда Горбаш вместо звука «г» произносил мягкое «х», что выдавало в нем уроженца юга России или украинца.

      Горбаш встретил меня неприветливо. Выслушав мою просьбу, он ответил отказом.

      – То, что вы проживаете в нашем общежитии, еще ни о чем не говорит. Вас заселили сюда в обход установленных правил, по блату, так сказать. У нас ползавода нуждается в улучшении жилищных условий, но мы вынуждены