Дети иллюзий. Владислав Кетат

сил жму его вверх – х-дыщ! – и шоу-рум погружается во тьму.

      – Спите спокойно, изделия очковой оптики, – говорю я поблёскивающим в свете уличных фонарей очкам и оправам, – завтра вас снова будут разглядывать, щупать, тереть тряпочками, надевать на чьи-то носы, засовывать в маленькие, обитые изнутри замшей гробики-очечники.

      Ничего не отвечают мне изделия очковой оптики. Молчат: видно, уже уснули. Подхожу к самой дальней стойке, на которой покоится артефакт, который ещё никому не удалось продать. Эту ужасающую по дизайну оправу из коллекции «Гауди» с дикими попугайного цвета заушниками, тремя сменными накладками на окуляры и керамическим очечником Востоков привёз из последней поездки в Испанию со словами: «Это не оправа, а произведение искусства». Не знаю, как насчёт искусства, а клиенты от неё шарахаются. Возможно, их отталкивает цена – целых сто пятьдесят условных единиц – а может, они просто не доросли до высокого эстетического уровня нашего генерального директора… Так или иначе, Востоков обещал тому, кто её продаст, премию в размере оклада единовременно.

      «Вот забрёл бы к нам какой-нибудь сумасшедший «новый русский, – мечтательно думаю я, – и влюбился бы в неё с первого взгляда. Я бы, конечно, наврал с три короба про то, как сам Гауди носил такие очки, когда строил «Саграда Фамилиа», или ещё что-нибудь в стиле Востокова, и впарил бы ему это произведение искусства, пока тот ещё тёпленький, причём не за сто пятьдесят, а за целых двести условных единиц, неимоверно бы вырос в глазах начальства и получил вдобавок триста долларов оклада единовременно…»

      Закрываю дверь офиса на все три замка и, сдав ключи на охрану, выхожу из здания под мягкий январский снег. Кривенькая улочка с гордым названием «Научный проезд», на которую чёрными окнами смотрит здание института «Гипромедтехника», где мы снимаем офис, не по-московски пуста. На другой её стороне толкаются угрюмые металлические гаражи, а за ними в заснеженной темноте Александрийским маяком светит серая скала «Газпрома». Некоторое время смотрю на несгибаемый газовый фаллос, машу рукой сторожу Саше и его собаке по кличке Тумбочка, и, разгребая ногами успевшие вырасти за день сугробы, иду к метро.

      Идти недолго – бывшая когда-то конечной, станция «Калужская» находится в десяти минутах неспешного променада от «Гипромедтехники». По дороге я обычно захожу в магазин «Калужская застава», чтобы купить там плюшку или пирожок. В магазине меня уже знают, и время от времени беззлобно подкалывают.

      – Вас что, жена дома не кормит? – с искринкой в голосе спрашивает полная молодая продавщица с кольцом не на том пальце, когда я подхожу к кассе со сдобой в руках.

      – Кормит, – говорю я, протягивая ей пригоршню мелочи, – только мало.

      – Может, другую завести? – смеётся она.

      – Не знаю, надо с ней посоветоваться, – как можно серьёзнее отвечаю я, и под её звонкий смех выхожу из магазина.

      Морозец