Адмиральский эффект. Рассказы. Алексей Парамонов

, те, чьё высокое звание и «присвоено» такого рода неприятностям. Во флотском фольклоре «адмиральский эффект» занимает почётное место, являясь основой доброй трети баек и «жизненных рассказов». Да вот и пример.

      Часть готовилась – нет, даже не к проверке – к визиту командующего флотом! Военным морякам, будь они корабельного состава или выглядящего в глазах «корабелов» вторым сортом берегового, прекрасно известно, что страшнее может быть только визит Главкома ВМФ.

      Драили всё, что можно было, – и вдвойне драили то, что драить не рекомендуется. Много блеска не бывает: старая военная мудрость. Кусты вдоль аллеи стригли канцелярскими ножницами для придания правильной прямоугольности, и придирчивый мичман специально заготовленной рейкой проверял качество подстрижки. Особо подготовленная команда тщательно проверяла деревья на наличие пожелтевшей и готовой к опадению листвы. Подозрительные кроны трясли до окончательного искоренения некондиционных вкраплений. Трава, посмевшая приблизиться к дорожкам и строениям ближе, чем на метр, нещадно вырубалась штыковыми лопатами.

      Всё, отличающееся от грунта, всё, что нельзя было подстричь и вырубить, подлежало побелке или покраске. Завезённая в невиданном количестве известь расходовалась с такой скоростью, что казалось – ещё мгновение, и кисти просто загорятся в руках усердных работников. Протянутая вдоль центральной аллеи бечёвка отмечала уровень, до которого следовало белить стволы деревьев. На плацу при помощи хитроумно сбитого из досок устройства обновляли разметку. В автопарке шипела сварка и тоже шуршали кисти, только вместо побелки для маскировки масляных пятен на асфальте рационализаторы с успехом использовали раствор цемента.

      В спальном помещении старшина батальона Прокопенко ухитрялся находиться одновременно в баталерке, гальюне и у каждой койки. Матросы, не владеющие сложным искусством существования в особом, четвёртом, измерении старшины, несказанно его раздражали. Старшина закипал, и угроза небольшого, но чрезвычайно мощного термоядерного взрыва мичманского терпения ощущалась даже вне расположения казармы.

      Командир с заместителями отрепетировали свои доклады настолько, что могли начать и продолжить их с любого места, а теперь тренировали друг друга «ожидаемыми и неожиданными вопросами от командующего», дабы без замедления удовлетворить самое изощрённое любопытство высокого начальства. Невезучий оперативный дежурный, на чью вахту приходился визит адмирала, оточил мастерство владения указкой настолько, что любую требуемую точку на огромной карте командного пункта мог указать с закрытыми глазами – и даже стоя к ней спиной.

      Словом, работа кипела, устранялись все «проблемные» точки, вероятные и невероятные. Потому, когда Артемьич в редкую минуту выстраданного перекура выдохнув солидное кольцо табачного дыма и уверенно произнес: «Как ни корячься, а залёт будет!» – на него посмотрели, как на врага. Артемьич, в миру старший мичман Николай Артемьевич Полтарак, был мужчина крупный, солидный, имел идеально подстриженный тронутый сединой ежик на голове, породистый нос и в ниточку щегольские усы, носил неизменно свежую рубашку и выглаженные до бритвенной остроты брюки. Недовольным взглядам он снисходительно улыбнулся и пояснил: «Адмиральский эффект!». Надо сказать, что Артемьич прослужил уже двадцать лет с лишком, ходил на боевую, ездил старшим на целину, путешествовал в регионы за молодым пополнением и авторитет имел непререкаемый. Но всё же – чтобы вот так, двумя магическими словами разрушить все надежды? «Да ну тебя, Артемьич, хорош каркать!» – выразил общее настроение задорный веснушчатый, белозубый и курносый Саша Рыбкин, мичман и начальник станции: «Всё надраили, побелили и покрасили! Приедет адмирал, прогуляется, убедится, что заведование в ажуре, и убудет восвояси». Бывалый Артемьич не спорил, только кивал, улыбаясь. На том и разошлись.

      Наутро прибыл командующий. То есть ожидали его к 10.00, командир объявил «готовность № 1» с восьми, комбаты, соответственно, с семи утра. Потому те счастливчики, кому удалось накануне слинять домой, прибыли в часть к подъёму. После завтрака и построения – наводили последние штрихи. На глаза Саше Рыбкину попался матрос Хорошок. Когда-то мама с папой подарили миру будущего защитника Родины, назвали Пашей, а спустя 18 лет вручили его Военно-Морскому флоту в лице мичмана Рыбкина. Был Паша высок, белобрыс, вечно безмятежен и слегка не от мира сего. Сменившийся с вахты подчинённый приближался, имея в руках свежевыстиранные собственные носки. Разумеется, не заметь происходящее Рыбкин, носки без вариантов разместились бы на батарее рядом с Пашиной койкой, испортив донельзя замечательный вид заправленной постели и образцово прибранной тумбочки. «Хорошок! Носки – убрать!» – скомандовал Рыбкин. «Куда?» – флегматично поинтересовался Паша. «Куда хочешь, но чтоб я их здесь не видел!»– сурово рубанул Рыбкин. «Ладно», – пожал плечами матрос и не спеша двинулся прочь. Он вообще всё делал не торопясь и без выраженного чувства ответственности за результат. Об этой его особенности иногда забывали, а зря. Рыбкин уже хотел сделать замечание за ответ не по уставу, но не успел: ротный срочно вызвал мичмана на внешний объект приборки.

      К 9.30 часть обезлюдела. Особенность любой береговой части: при появлении в ней высокого