Чартизм. Томас Карлейль

что парламентарии либо говорят за широкие тупые трудящиеся массы, которые не в состоянии говорить сами, либо занимаются тем, что очень трудно уловить.

      Увы, сторонний наблюдатель не ведает природы парламента: как именно парламент, существующий для процветания британской нации, вдруг понимает, что он существует еще и для собственного процветания; как парламент столь естественно двигается в сторону глубоко укорененной рутины, а банальность выдалбливает свою колею полметра глубиной, из которой его, словно автомобиль, может вытащить только сила – вдохновение и серьезное мужественное усилие; как именно в парламенте, реформированном или нереформированном, может оказаться сильный человек – оригинальный, дальновидный, великодушный, терпеливый и отважный мужчина, а как может оказаться его противоположность; как в принципе парламент находит себе занятие, громыхая, двигаясь по своей глубокой колее банальности, выясняя то, что иначе бы выяснили многие из нас, а именно, что колея эта полметра глубиной и его движение крайне затруднено! Что должен делать парламент, что он сделает, что он может или не может сделать и где могут находиться границы его компетенции и ответственности – было предметом нашего исследования, говорить о котором мы пока не будем. Того, что наделал парламент, к сожалению, и так достаточно. До сего момента по этому самому животрепещущему из всех национальных вопросов коллективная мудрость нации не одарила нас ничем.

      И все же, по нашему мнению, этот вопрос нельзя оставить на милость коллективной глупости нации! В стенах парламента или за ними по отношению к этому вопросу не должно проявлять невежества, пренебрежения и заблуждения; нужно по-настоящему проникнуть в его суть. Как невообразимо полезны были бы такие проникновения; наличие полного понимания высшими классами общества того, что на самом деле хотят сказать классы низшие; ясная интерпретация тех мыслей, что мучают сердца этих диких немых людей, бьющихся и кричащих от боли, словно неразумные звери, не способные к самовыражению! Они и правда хотят что-то сказать; нечто истинное сидит внутри этих смущенных сердец – ибо они тоже были созданы небом: и для неба это ясно; а для нас нет. Ах, если бы мы только понимали! Абсолютная ясность в этом вопросе была бы равна избавлению от него. Ибо, как говорится, всякая борьба есть результат недопонимания; если бы стороны понимали друг друга, столкновения бы прекратились. Ни один человек в глубине души не стремится к несправедливости; всегда имеет место некое искаженное преставление о правде: это искаженное представление самым причудливым образом преломляется, гиперболизируется естественной глупостью и эгоизмом; оно десятикратно преломляется в озлобленной борьбе, до тех пор пока не становится абсолютно неузнаваемым; и все же оно остается преставлением о правде. Сам ли человек виноват, что то, за что он сражался, было неверным, противным справедливости и разуму, и если да, то он