Настоящая фантастика – 2015 (сборник). Андрей Дашков

издания взбудоражила горожан. Про Ноймана еще никто не знал.

      – Он пытался подставить не меня. Помните, что он говорил? Об актерах. Одноглазка, Двуглазка…

      Медик вытянулся в кресле, навострив уши. Художник закончил свою мысль:

      – Вы сказали, Гроссмейстер, бедняге выжгли оба глаза? И запятнали шею масляной краской? Не думаете, что над ним так поиздевались в отместку за тот намек?

      Лицо полицейского налилось нездоровой кровью. Он все же стукнул кулаком по столу и рявкнул:

      – Забудьте об актерах!

      Вольсингам заломил бровь.

      – Почему? Потому что мальчишка – младший цензор? Не такой уж высокий чин. Или вы настолько боитесь огненосцев, Гроссмейстер?

      Харп удивленно нахмурился.

      – О чем он говорит?

      Сыскарь перевел дыхание и силой заставил себя успокоиться.

      – Повторяю, забудьте об актерах. Вы оба. Вольсингам ничего не говорил, а мы ничего не слышали. Я отправляюсь на квартиру Гримма.

      Тут Гроссмейстер ощутил укол досады – давно следовало осмотреть жилище убитого и допросить соседей и рабочих типографии. Если бы не утренняя суматоха с Нойманом…

      – Вы, Харп, пойдете со мной. Вы, Вольсингам, свободны.

      Художник хмыкнул.

      – Гроссмейстер, я уже вляпался в это дело по самое не могу. Возьмите меня с собой. Вы же видели – я наблюдателен.

      – И не спешите делиться своими наблюдениями, – сухо улыбнулся Харп, поднимаясь с костяного монстра.

      Гроссмейстер только коротко кивнул. При всех его недостатках, о малевателе точно можно было сказать одно: он не из болтливых.

      Злополучную икону полицейский не решился оставить в кабинете, а, положив в наплечную сумку, прихватил с собой. Туда же он кинул и третью пару перчаток.

      На площади было не протолкнуться. Собравшаяся толпа жадно пялилась на подмостки, где актеры из труппы мейстера Виттера представляли новую игру. Харп, Гроссмейстер и Вольсингам невольно умерили шаг, пробиваясь сквозь сутолоку, мимо потных суконных спин и сопящих, зардевшихся, лоснящихся лиц. Художник взглянул на сцену, где тонкий мальчик с прозрачным взглядом как раз объявил название игры: «О Лознице, Блуднице и Человекоубийце, и о Герцоге-Рогоносце». Вольсингам на секунду замер, ожидая непонятно чего – наряда стражи? Возмущенных криков? Но толпа слушала и глядела внимательно. Художник очнулся, когда Гроссмейстер дернул его за рукав.

      – Они бы не посмели, если бы герцог был в Городе, – сквозь зубы бросил сыскарь.

      – Но почему бездействует полиция? – удивился Харп. – Почему молчит магистрат?

      Не ответив, Гроссмейстер сердито дернул головой, и вся троица поспешила выбраться из давки. Когда Вольсингам обернулся в последний раз, мальчик уже переоделся в зеленое платье и кружился по подмосткам, размахивая лозами-бичами, а у ног его бился кто-то, закрытый людскими головами.

      – Что-то будет, – задумчиво протянул Харп.

      – Что-то