Великая иллюзия. Татьяна Степанова

Однако она лукавила, нотариус – моя подруга – звонила мне, жаловалась, что Регина не дает ей возможности все оформить по закону – приезжает, пишет завещание и просит – мне надо подумать, пусть бумага у вас полежит, я приду в следующий раз. А в следующий раз новое завещание – уже на двух сестер, затем на одну. Было даже завещание на ее подругу.

      – Подругу? – Катя снова насторожилась.

      – Забыла вам сказать – какая-то неадекватная заявилась на похороны. А до этого при прощании вообще скандал случился – на гражданскую панихиду, с отпеванием в церкви так ведь и не вышло ничего, пришла знакомая Лифарь, то ли ее компаньонка, то ли подруга… И стала орать, что Регина Федоровна «погубила Иру, изуродовала ее». Мы ничего не поняли из ее воплей, я велела шоферу, чтобы он ее выдворил из зала прощания. Так она чуть ли не в драку! И в тот момент появилась подруга Регины Федоровны. И тоже стала нести какой-то вздор. Но ее быстро успокоил Четвергов. Они знакомы. Он ее увел. Объяснил мне потом, что женщина имеет проблемы с психикой после какой-то давней травмы. Да, у нее лицо безобразное… Видимо, делала себе пластику неудачную… Страшно смотреть.

      – А кому же все-таки достанется имущество? – уточнил Гектор.

      – Я так понимаю, что все взаимоисключающие завещания лежат в виде документа о волеизъявлении в сейфе нотариуса. И ни один не оформлен до сих пор надлежащим образом и не зарегистрирован в нотариате. Тогда будут делить по закону в долях. Но это уже через суд, они же не прямые наследники.

      – Родне это известно, как по-вашему?

      – Я не знаю.

      – Порой такие вещи чреваты неприятностями, – заметил Гектор. – Кроме жажды манипулирования, что Регина Гришина выигрывала в такой ситуации с родней?

      – Подобострастие. Знаете… я не могу и не желаю говорить о Регине Федоровне плохо, и то, что скажу, – это не упрек ей. Это констатация факта. В ней самой присутствовала некая маниакальность.

      – Поясните, пожалуйста, – попросила Катя.

      – Она всегда считала себя выше других. Считала себя персоной… ну, скажем так, особенной. Может, потому, что обладала многими талантами. Например, ее аналитический ум, ее бизнес-хватка. Ее феноменальное чутье. Потом, она ведь могла некоторые поразительные вещи делать.

      – Какие, например? – спросил Гектор.

      – Она легко умножала и делила в уме четырехзначные цифры. В интернете решала ради удовольствия трудные задачи по алгебре. Но она же не математик, она финансист. После самоубийства сына ее маниакальность насчет собственной исключительности только усилилась и начала принимать некие странные, болезненные формы. Она даже мне сказала – никому не посоветую теперь со мной связываться.

      – Нельзя это так понимать, что ей кто-то угрожал?

      – Я восприняла все в тот момент как маниакальное хвастовство. Похвальбу.

      – И последний вопрос, насчет ее домашних питомцев. Они часто погибали у нее по какой-то причине, как мы узнали. Она вам ничего об этом не говорила? – спросила