Тоска по окраинам. Анастасия Сопикова

оглянулась по сторонам, – Нинка, познакомь нас!» Тельняшка обняла S за лопатки – и они закружились под фальшивую сладкую песню десятилетней давности. «В тебе что-то есть», – шептала тельняшка. У него были толстые мягкие губы и глупые глаза, утопленные под широкими бровями. Они вышли под яркий свет фонаря – и S окончательно убедилась: это тот же материал, что и ее собственный, – толстый, грубый, дешевый, смуглый от солнца. «Как зовут тебя?» – «Дима». Тельняшечный накинул ей на плечи свою куртку – большая кожанка, теплый подклад. «Ниночек, я провожу твою подругу домой?» Нинка в растерянности пожала плечами.

      Они шли в обход, длинной дорогой, и ногам было мокро и холодно от росы. «В тебе что-то есть», – с напускной таинственностью повторял этот Дима. «Что же?» – наконец раздраженно спросила S. «Не знаю, – с еще бо́льшим туманом ответил он. – Что-то».

      Остановились в глубокой яме на дороге, под противным химическим светом чьей-то гаражной лампы. «Держи куртку», – буркнула S. Тельняшечник вдруг ухмыльнулся своим толстым ртом и притянул S к себе. «Ты что?» – она забила локтями. «Тише, а то бабку свою разбудишь. Один раз – тебе жалко, что ли?» Резиновые губы пружинили, неловко раздвигая рот S, напряженный влажный язык он пропихивал между ее зубов. S мотнула головой – он чуть отстранился, и вдруг припал к ее уху, кругами вылизывая раковину. S изо всех сил отпихнула его и побежала к калитке.

      – Мы еще встретимся, крошка! – крикнул тельняшечник, усмехаясь.

      И они встретились – и встречались теперь на каждой дискотеке, и после Дима провожал ее домой. О Богдане она почти не думала – ей было стыдно даже перед воспоминанием о нем за всё, за всё, что она тут делает, за мокрый язык и жирные губы, и толстую, прожаренную солнцем кожу Димы, и запах дешевого пива и почему-то вареной куры, вечно идущий у него изо рта.

      Она вернулась в город – и в первый же вечер он позвонил на домашний. «Поехали в центр? Я тоже тут». S обреченно вздохнула и принялась собираться: выудила из глубины шкафа старую юбку, босоножки на каблуке, красную майку – всё то, что не носила уже второй год и думала отнести на помойку.

      К Дому офицеров подъехал его красный мопед, похожий на двухколесного муравья. У руля подпрыгивал сияющий Дима в серых шлепанцах. Пальцы ног у него были короткие и грязные, с полосками коричневого загара. «Ничего, что я в сланцах? – спросил он вместо приветствия. – Жарко очень». S обреченно залезла на заднее сиденье и обхватила его неприятно твердый живот. Свернули налево, поехали мимо спуска ко Дворцу, мимо церкви, мимо зарослей камыша к набережной. У зарослей плакучих ив, почти в болотце, он заглушил мотор. «Неплохой траходромчик», – заметил он. Он опять целовал ее, и опять от него пахло вареной курой, сильнее, чем прежде, – может быть, потому, что теперь ее не заглушал запах пива.

      Потом он подъезжал к ее дому на своем драндулете, останавливался на углу и писал смс. Она выскальзывала из квартиры – «я к Лене!», шла вдоль побеленной стены по осыпавшейся штукатурке и кирпичам. Они заезжали на школьный двор,