Видящий. Рангарёк. Книга 2. Валерий Пылаев

что я имела. Отобрали даже имя – никто из тех, кого я называла друзьями, теперь не узнает меня. Неужели ты думаешь, что в этом мире осталось хоть что-то, чего я могу бояться?

      – Я не знаю. – Гудред развернулся к лестнице. – Но если и есть способ развязать тебе язык…

      – Постой, ярл.

      Гудред замер.

      – Я исполню твою просьбу. – Провидица прижалась к решетке. – И ты услышишь то, что открыли мне боги. Но не вини меня, если…

      – Говори! – Гудред одним прыжком преодолел разделявшее их расстояние и вцепился в расползавшиеся прямо под пальцами обноски. – Говори, или, клянусь Тором, я…

      – Судьба Сивого лишь в его руках. Он стремится обрести силу, которой страшатся даже бессмертные боги, и плата будет немалой. Мне не ведомо, сможет ли он одолеть своего врага. – Провидица обхватила прутья решетки костлявыми пальцами и приблизила безглазое лицо к лицу Гудреда. – Но ты этого уже не увидишь, Беспалый.

      – Почему? Что…

      – Тот, кого ты называл другом, а потом предал, идет, – усмехнулась провидица. – И его не остановят ни вода, ни огонь, ни железо и ни камень. Ни слово человека, ни воля самих богов. И нет такого места в Мидгарде, где ты сможешь от него спрятаться.

      – Антор… – прошептал Гудред одними губами. – Он убьет меня? Скажи, провидица!

      – Нет, глупец. – Изуродованное морщинистое лицо снова прорезала кривая ухмылка. – Но за свои деяния ты ответишь не перед богами, а перед людьми. Твою жизнь оборвет меч конунга!

      Глава 11

      – Ты сегодня нерадостен, друг мой, – произнес Сигизмунд. – Что-то случилось? Или тебе не по нраву мое гостеприимство?

      Новый князь Прашны развалился на гигантском стуле, украшенном золотом и мехами, – местные называли это «троном», – поигрывая в руках изящным кубком. Он старательно пытался заставить всех поверить в собственную беззаботность.

      Слишком старательно.

      Гудред никогда не был глупцом – и без труда увидел то, что Сигизмунд напрасно пытался скрыть за расслабленной позой и нарочито вальяжными движениями. Пальцы князя нервно подрагивали на золоте кубка, глаза тревожно бегали из стороны в сторону, и всякий раз, когда за дверями большого зала раздавались шаги, Сигизмунд едва заметно подпрыгивал.

      Он боялся – и ни на крупицу не доверял ни Гудреду, ни Грому – одному из хускарлов конунга, ни даже своим людям. Тем, кто вместе с ним резал воинов покойного князя в их собственных постелях. Страх буквально сочился из Сигизмунда, стекал на пол и расползался по углам, превращая бесформенные тени от очага в зловещих вестников неминуемой расплаты.

      Гудред и сам видел их – только вместо мальчишки, сбежавшего из Прашны с сотней всадников, в каждом темном углу ему мерещилась куда более грозная фигура. Тот, кого Гудред сам нарек ярлом тогда, на Барекстаде, и чью дружбу променял на обещания Ульвара Черное Копье. Тот, чью голову он срубил с изуродованного окровавленного тела и своими руками выбросил в погребальный костер, что поднялся выше крыши Длинного