Десятый десяток. Проза 2016–2020. Леонид Зорин

ту пору наш Валентин Вадимович, в сущности, был еще в цвете лет. Хотя тогда он мне представлялся едва ли не пожилым человеком, все относительно, как известно. Похоже, моя картина мира была достаточно иерархична. Персонам, обладающим весом, положено быть немолодыми. Если не полными геронтами, то близкими к этому состоянию.

      При встрече с Волиным я испытала даже какую-то обескураженность, ибо увидела перед собой еще не старого человека. Плотного, хорошего роста, выглядевшего отнюдь не развалиной – было ему пятьдесят с небольшим.

      И он, в свою очередь, оглядел меня своими дымчатыми глазами внимательно, с неясной усмешкой. Спросил: не хочу ли я кофейку?

      Я деловито произнесла:

      – Спасибо. Давайте приступим к делу.

      Он усмехнулся:

      – Тогда изложите, что надо вам из меня извлечь?

      Я сказала:

      – Я представляю, как вас донимают такими беседами и что они вам осточертели. Но такова моя работа.

      Волин участливо осведомился:

      – Ваша работа вам не по вкусу?

      Я буркнула:

      – Речь не обо мне.

      Волин покачал головой.

      – Сурово. «Здесь спрашиваю я». Вы правы. Все верно. Прошу прощения.

      Я уловила его усмешку – уж слишком почтительно и церемонно. Почувствовала себя задетой и не сумела этого скрыть. Насупилась:

      – Есть еще вопросы? Дать мои явки и адреса?

      Он кротко заверил:

      – Вопросов не будет. Вас понял. Ограничусь ответами.

      Я с независимой усмешкой пожала плечами. Что означало: готова принять капитуляцию. Спросила:

      – Вы трудитесь с удовольствием?

      – Разумеется, – кивнул он со вздохом. – Иначе зачем мне эти галеры?

      И доверительно пояснил:

      – Прожить за столом свои лучшие годы, не испытывая при этом кайфа, может только душевнобольной.

      – Классик назвал эти галеры «высокой болезнью». Ведь не случайно?

      Он сказал:

      – То – классик. А я – другой.

      Не подступишься к этому господину! Но он, заметив, что я смутилась, смягчился:

      – Хочу, чтоб вы меня поняли. Не надо рассматривать наш с вами труд, как наитие свыше, как священнодействие. Надеюсь, что я – профессионал. Как видите, вовсе не прибедняюсь. Быть профессионалом – немало. Но – не величественно. Обойдемся без причитаний и придыханий.

      Я по инерции возразила:

      – Сказал же Александр Сергеевич: над вымыслом слезами обольюсь.

      Волин покачал головой:

      – Без исполинов шагу не ступите. Сразу – то Пастернак, то Пушкин. У этих людей свои заботы, у нас – свои. Ничего похожего. Как я догадываюсь, журналистика для вас – суровая повседневность, а потаенная мечта – изящная словесность. Не так ли?

      Я покраснела:

      – Нет журналиста, который не мечтает о книге.

      – Так я и думал, – Волин вздохнул. – Не мне вас осаживать и укорачивать, могу лишь подать дурной пример, но – вас поразил опасный