Русский масскульт: от барокко к постмодерну. Монография. И. В. Кондаков

им национальных источников. Первые русские историки были одновременно и писателями: они занимались добыванием исторических сведений, отбирали те версии, которые их больше убеждали или политически устраивали, творчески перерабатывали найденные свидетельства и трактовки, систематизировали их и литературно оформляли, придавая излагаемым событиям увлекательный или назидательный смысл. В этом отношении их труд был не столько исследовательским или непредвзято описательным, сколько творческим, ярко субъективным, художественным. Летописцы не останавливались и перед сочинением тех или иных подробностей, очевидцами которых они не могли быть, а подчас – и самих событий, если те соответствовали определенной идеологической концепции, которую они отстаивали. В результате летопись от одного автора к другому «обрастала» все новыми и новыми деталями, образами, мотивами и идеями, разрастаясь кумулятивно.

      В самом деле, есть большой соблазн представить композицию «Повести временных лет» как кумулятивную, во многом перекликающуюся со строением кумулятивных сказок. Обратимся к определению В.Я. Проппа: «Основной композиционный прием кумулятивных сказок состоит в каком-либо многократном, все нарастающем повторении одних и тех же действий, пока созданная таким образом цепь не обрывается или же не расплетается в обратном, убывающем порядке»98. Конечно, трудно однозначно представить, какой «обрыв» исторической цепи представляли себе авторы «Повести» в заключение национальной истории или как они мыслили ее «расплетание» в обратном порядке, тем более что многочисленные ее авторы могли видеть этот «конец истории» совершенно по-разному. Но, несомненно, многие отдельные сюжеты «Повести» выстроены кумулятивно, да и само историческое повествование в ней выглядит как «многократное, все нарастающее повторение» сходных событий в ожидании какого-то кульминационного «конца» (то ли всемирного торжества Русского государства, то ли вселенской катастрофы накануне Конца света). Вот это напряженное ожидание национально-исторической «развязки» и составляло своеобразный элемент занимательности в историческом повествовании. Впрочем, и отдельные звенья исторической цепи, описываемые разными авторами, выглядят как нарастания повторяющихся исторических событий и их спады, как «приливы» и «отливы» в драматическом становлении древнерусского государства – то собирающегося воедино, то распадающегося на отдельные княжества и вотчины.

      Опирались древнерусские книжники на известные им византийские и болгарские хроники, суммируя и обобщая мировой и европейский опыт исторического повествования. Однако авторы русских летописей не только не пытались подражать византийским хронистам – например, Георгию Амартолу и Иоанну Малале, – но, напротив, скорее отталкивались от византийского историографического канона. Если византийские историки описывали царствования каждого императора или царя, его преемника, характеризуя их

98

Пропп В.Я. Русская сказка. М.: Лабиринт, 2005. С. 329.