Воспитание чувств. Гюстав Флобер

открыл ящик с красками.

      – Это все для тебя? – спросил клерк.

      – Да, конечно!

      – Ну? Вот затея!

      И он наклонился к столу, за которым математик-репетитор перелистывал том Луи Блана. Он принес его с собою и теперь вполголоса читал оттуда отдельные места, меж тем как Пеллерен и Фредерик вместе рассматривали палитру, шпатель, тюбики с красками; потом они заговорили об обеде у Арну.

      – У торговца картинами? – спросил Сенекаль. – Хорош гусь, нечего сказать!

      – А что? – отозвался Пеллерен.

      Сенекаль ответил:

      – Человек, который выколачивает монету политическими гнусностями!

      И он заговорил о знаменитой литографии, на которой изображено все королевское семейство, занятое вещами назидательными: в руках у Луи-Филиппа свод законов, у королевы молитвенник, принцессы вышивают, герцог Немурский пристегивает саблю; г-н де Жуанвиль показывает младшим братьям географическую карту; в глубине видна двуспальная кровать. Эта картинка, носившая название «Доброе семейство», радовала буржуа, но огорчала патриотов. Пеллерен раздраженным тоном, словно он был автор, ответил, что одно мнение стоит другого. Сенекаль возразил. Искусство должно иметь единственной целью нравственное совершенствование масс! Следует брать лишь такие сюжеты, которые побуждают к добродетельным поступкам, все остальные вредны.

      – Все зависит от выполнения! – кричал Пеллерен. – Я могу создать шедевр!

      – Если так, тем хуже для вас! Никто не имеет права…

      – Что?

      – Да, сударь, никто не имеет права возбуждать во мне интерес к тому, что я осуждаю! К чему нам старательно сработанные безделки, из которых нельзя извлечь никакой пользы, скажем, все эти Венеры, все ваши пейзажи? Я тут не вижу ничего поучительного для народа. Лучше покажите нам его горести, заставьте нас преклоняться перед жертвами, которые он приносит! Ах, боже мой, в сюжетах недостатка нет: ферма, мастерская…

      Пеллерен заикался от возмущения; ему показалось, что он нашел довод:

      – Мольера вы признаете?

      – Да! – сказал Сенекаль. – Я восхищаюсь им как предтечей французской революции.

      – Ах! Революция! Да где там искусство? Не было эпохи более жалкой!

      – Более великой, сударь!

      Пеллерен скрестил руки и взглянул на него в упор.

      – Из вас, по-моему, вышел бы отличный солдат национальной гвардии!

      Противник, привыкший к спорам, отвечал:

      – Я в ней не состою и ненавижу ее так же, как вы! Но подобными принципами только развращают массы! Это, впрочем, и входит в расчеты правительства; оно не было бы так сильно, если бы его не поддерживала целая свора таких же шутов, как Арну.

      Художник встал на защиту торговца, ибо мнения Сенекаля выводили его из себя. Он даже решился утверждать, что у Жака Арну поистине золотое сердце, что он предан своим друзьям, нежно любит жену.

      – О! О! Если бы ему предложить хорошую сумму, он не отказался бы сделать из нее натурщицу.

      Фредерик побледнел.

      – Наверно,