Воспитание чувств. Гюстав Флобер

что-либо передать?

      – Нет, благодарствуйте, никому!

      – А родным?

      Он опустил голову и не ответил; бедняга был подкидыш. Приятели не могли понять причины молчания.

      – Есть у тебя что курить? – опять спросил Фредерик. Тот пощупал у себя в кармане, потом извлек из него обломки трубки, прекрасной пенковой трубки с чубуком черного дерева, серебряной крышкой и мундштуком из янтаря.

      Он три года трудился, чтобы довести ее до совершенства. Он всегда держал ее в замшевом футляре, курил как можно медленнее, никогда не клал ее на мрамор и каждый вечер вешал у изголовья своей постели. Теперь он потряхивал осколки в руке, из-под ногтей его сочилась кровь; он опустил голову на грудь и, раскрыв рот, остановившимся, невыразимо печальным взглядом созерцал то, что осталось от его утехи.

      – Дать ему сигар? А? – шепотом спросил Юссонэ, делая жест, как будто хочет их достать.

      Фредерик уже успел положить на окошечко полный портсигар.

      – Бери! И до свиданья! Не унывай!

      Дюссардье схватил протянутые ему руки. Он вне себя сжимал их, голос его прерывался от слез.

      – Как?.. Это мне!.. Мне!

      Приятели, чтобы избежать его благодарности, удалились и вместе пошли завтракать в кафе «Табурэ», против Люксембургского сада.

      Разрезая бифштекс, Юссонэ сообщил своему спутнику, что он сотрудничает в журналах мод и сочиняет рекламы для «Художественной промышленности».

      – У Жака Арну? – спросил Фредерик.

      – Вы его знаете?

      – Да… То есть нет… То есть я видал его, познакомился с ним.

      Он небрежным тоном спросил Юссонэ, встречается ли тот с его женой.

      – Иногда, – отвечал сотрапезник.

      Фредерик не решился продолжать расспросы; человек этот занял теперь в его жизни огромное место; когда позавтракали, Фредерик заплатил по счету, что не вызвало никаких возражений со стороны Юссонэ.

      Симпатия была взаимная; они обменялись адресами, и Юссонэ дружески пригласил его пройтись с ним до улицы Флерюс.

      Они находились посреди сада, когда сотрудник Арну, задержав дыхание, вдруг состроил отчаянную гримасу и закричал петухом. И все петухи по соседству ответили ему протяжными «ку-ка-ре-ку».

      – Это условный знак, – сказал Юссонэ.

      Они остановились около театра Бобино, перед домом, к которому вел узкий проход. На чердаке в окошечке, между настурцией и душистым горошком, показалась молодая женщина, простоволосая, в корсете; она опиралась обеими руками на водосточный желоб.

      – Здравствуй, ангел мой, здравствуй, детка! – Юссонэ посылал ей воздушные поцелуи.

      Он ногой толкнул калитку и скрылся.

      Фредерик ждал его целую неделю. Он не решался идти к нему сам, чтобы не подать вида, будто ему не терпится получить ответное приглашение на завтрак; но он исходил весь Латинский квартал в надежде встретиться с ним. Как-то вечером он столкнулся с Юссонэ и привел его к себе в комнату на набережной Наполеона.

      Беседа была продолжительной; они