Политическая наука №3/2011 г. Современная политическая социология. Сергей Патрушев

людьми несоответствия их реальных действий тому, что им следует делать, можно интерпретировать как рассогласование (disharmony) между должным и сущим именно потому, что его легко игнорировать, если людям кажется, что оно их не касается [см.: Spinosa, Flores, Dreyfus,1995, p. 58–59]. Они смирились с подобным несоответствием (вариант двоемыслия), приняв его как само собой разумеющееся, как не противоречащее здравому смыслу (the common-sense understanding of what happens). Осмысление сущего может привести к инновациям – реконфигурации, артикуляции, заимствованию. Инновациям предшествует проверка обычных, кажущихся понятными (имплицитно) социальных навыков (the way we do things is the natural way of doing things) [cм.: ibid., p. 20] на их соответствие определенному порядку значимости ценностей. В процессе такой проверки интуитивное знание таких навыков, т.е. всеми усвоенных способов действия, может быть эксплицировано и определено как парадоксальное или непоследовательное (anomaly) [ibid.]. Проверка реальности на соответствие определенному порядку значимых ценностей происходит в процессе определения ситуаций, которое дано респондентами в отношении их прав и свобод. Порядок значимости этих прав и свобод может быть обоснован (оправдан) представлением о справедливости.

      Однако следует подчеркнуть, что обнаруживаемые респондентами парадоксы зачастую чреваты понижением уровня доверия между акторами, которое обычно питается относительной уверенностью каждого в предсказуемости поведения другого. По справедливому мнению Л.Д. Гудкова, «предсказуемость институционального поведения в общем и целом гораздо выше, чем группового и, тем более, индивидуального, но только в том случае, если структуры формального и неформального взаимодействия не расходятся и не оказываются в конкурентных отношениях друг с другом» [Гудков, 2009]. В российской же институциональной среде эти структуры как раз расходятся и конкурируют. Устранить оба явления собственно и призваны стратегии гражданского действия. Ключевым элементом таких стратегий предположительно должна стать солидаризация гражданских действий.

      Очевидно, солидарность не сводима к свойственной человеческой природе способности сочувствия, но и предполагает способность к рефлексии – осознанию стимулов и интересов другого [см.: Мусхелишвили, Сергеев, Шрейдер, 1996, c. 14]. Предсказуемость поведения других основана на общности разделяемых ценностей и норм. С кем и на каких основаниях респонденты готовы объединяться? Как они понимают, что такое солидарность вообще и в нашей стране в частности? Ответы на эти вопросы будут различаться в зависимости от степени рационализации стратегий, что предполагает возникновение или расширение доверия, основанного на учете интересов другого, выявленных из опыта взаимодействий с ним. Однако этот опыт должен быть абстрагирован, деперсонализирован – не предполагать исключительную опору на личное знание партнеров, поскольку источником генерализации доверия служит рационализация взаимодействий18.

***

      Гипотеза о рассогласовании

18

О генерализации доверия и его роли в становлении современного общества см. [Гудков, 2009, c. 18].