Россия и современный мир №1/2011. Юрий Игрицкий

индустрия гостеприимства. Региональные столицы на рубеже веков приобретают необходимый лоск. Неприязненное отношение к китайцам, фиксируемое в середине 90-х годов, сменяется на нейтральное, прагматическое. Более того, в ряде интервью, собранных автором в ходе реализации проекта «Феномен проточной культуры: возникновение, функционирование, деградация» (РФФИ, 2005 г.) отмечалось восхищение деловыми качествами китайских партнеров.

      Но в нулевые годы страна вновь вспомнила о наличии дальневосточных территорий. Активно властное воздействие обрушилось на регион, создав новый поворот сюжета. Начали осваивать, как и в предыдущие периоды, «пустое пространство», а натолкнулись на заполненное. Такая неожиданная «заполненность» региона и была осмыслена как внутренняя угроза, что вызвало ответные действия центральной власти, и заставила защищаться дальневосточную периферию. Такое неожиданное для обеих сторон столкновение породило новый миф о «тотальной коррупции», «чиновном беспределе» в регионе.

      Проблема «тотальной коррумпированности» Дальнего Востока всплыла недавно. В качестве имманентной характеристики она начинает фигурировать с 2006–2007 гг. Ее предшественник – миф о «преступном мире» Дальнего Востока, наследнике ГУЛАГа и «планеты Колыма» – имел совершенно иной смысл и функцию. Он отражал эпоху борьбы криминальных и государственных силовых предпринимателей за контроль над бизнес-сетями. Победа региональной власти фиксировалась как победа над преступностью. Сама же коррумпированность дальневосточных чиновников не особенно беспокоила федеральные власти. Борьба с коррупцией, как показал Г. Мюрдаль, всегда выступала наиболее эффективным инструментом силового взаимодействия «внутри» государства или с «несистемными элементами» политической структуры (10, с. 97–103). Но раз такая потребность борьбы с коррупцией ощущается высшими должностными лицами государства, значит есть или мнится некая значимая угроза. В чем же она?

      Государство ощутило потребность создать на Дальнем Востоке альтернативный рынок энергоресурсов. Не вдаваясь в спекуляции на тему насколько серьезным было это стремление, отметим, что оно привело к интенсификации финансирования «региональных проектов», связанных с транзитными возможностями дальневосточных территорий: трубопроводы и железная дорога, портовые мощности, автодороги и терминалы – все это стало из «планов» переходить в реализуемые проекты. Но восторгов спасаемого региона это не вызвало. Причин здесь несколько. Во-первых, дальний Другой (государство, центр), символически легитимизирующий регион, но не проявляющий к нему особого внимания внезапно оказался ближним Другим. У этого универсального легитиматора, ближнего Другого на Дальнем Востоке оказались интересы, никак не связанные, во всяком случае, не связанные напрямую с инте-ресами жителей. Более того, для их реализации необходимо было «отвлекать» существенные ресурсы (строительные мощности,