Фиеста. Вешние воды. Эрнест Хемингуэй

отпила еще глоток.

      – А в общем, какое мне дело до него? Ты хоть не сердишься? Он, знаешь, очень помогает Зизи.

      – А Зизи что, настоящий герцог?

      – Очень может быть. Греческий, понимаешь? Художник он никудышный. Граф мне понравился.

      – Где ты была с ним?

      – О, повсюду. А сейчас он привез меня сюда. Предлагал мне десять тысяч долларов, если я поеду с ним в Биарриц. Сколько это на фунты?

      – Около двух тысяч.

      – Куча денег. Я сказала ему, что не могу. Он принял это очень мило. Сказала, что у меня слишком много знакомых в Биаррице.

      Брет засмеялась.

      – Лениво ты меня догоняешь, – сказала она.

      Я до сих пор только пригубил свой коньяк с содовой. Я отпил большой глоток.

      – Вот это уже лучше, – сказала Брет. – Очень смешно. Он хотел, чтобы я поехала с ним в Канны. Говорю, у меня слишком много знакомых в Каннах. Монте-Карло. Говорю, у меня слишком много знакомых в Монте-Карло. И вообще повсюду. Это правда, между прочим. Так вот, я попросила привезти меня сюда.

      Она смотрела на меня, поставив локоть на стол, подняв стакан.

      – Что ты на меня так смотришь? Я сказала ему, что влюблена в тебя. И это тоже правда. Что ты на меня так смотришь? Он принял это очень мило. Хочет завтра повезти нас ужинать. Поедешь?

      – Почему же нет?

      – Ну, мне пора идти.

      – Зачем?

      – Я только хотела повидать тебя. Ужасно глупая затея. Может быть, ты оденешься и сойдешь со мной вниз? Он ждет с машиной в двух шагах отсюда.

      – Граф?

      – Ну да. И шофер в ливрее. Хочет покатать меня. А потом позавтракать в Булонском лесу. Вино корзинами. Брал у Зелли. Дюжина бутылок мумма. Не соблазнишься?

      – Мне утром нужно работать, – сказал я. – И я слишком отстал от вас, вам будет скучно со мной.

      – Не будь идиотом.

      – Не могу.

      – Как хочешь. Передать ему привет?

      – Непременно. Самый нежный.

      – Спокойной ночи, милый.

      – Как трогательно.

      – А ну тебя.

      Мы поцеловались на прощание, и Брет вздрогнула.

      – Я пойду, – сказала она. – Спокойной ночи, милый.

      – Зачем ты уходишь?

      – Так лучше.

      На лестнице мы еще раз поцеловались, и когда я крикнул консьержке, чтобы она потянула шнур, она что-то проворчала за дверью. Я поднялся к себе и смотрел в открытое окно, как Брет подходит к большому лимузину, дожидавшемуся у края тротуара под дуговым фонарем. Она вошла, и машина тронулась. Я отвернулся от окна. На столе стояли пустой стакан и стакан, наполовину наполненный коньяком с содовой. Я вынес их оба на кухню и вылил коньяк в раковину. Я погасил газ в столовой, сбросил туфли, сидя на постели, и лег. Вот какая она, Брет, – и о ней-то я плакал. Потом я вспомнил, как она только что шла по улице и как села в машину, и, конечно, спустя две минуты мне уже опять стало скверно. Ужасно легко быть бесчувственным днем; а вот ночью – это совсем другое дело.

Глава пятая

      Утром я спустился по бульвару Сен-Мишель до улицы Суфло и выпил кофе с бриошами. Утро выдалось чудесное.