Лесная крепость. Валерий Поволяев

Чердынцев у комиссара.

      – Не положено, – важно ответил тот, разгладил усы.

      – Ну нельзя же на этот ответственный пост назначать мужчину… – Чердынцев засмеялся. – Нелепо это… Да и к чему всякие дружки и подружки – война ведь.

      – Мужчину? – Мерзляков запоздало нахмурился. – И это не положено.

      – Значит, обойдёмся без дружек и подружек, – решительно заявил Чердынцев.

      Мерзляков пробовал настоять на своём, но Чердынцев, как Чапай, лихо рубанул рукой воздух, и комиссар отступил.

      Когда откупорили шампанское и налили его в стакан Наденьке, Чердынцев предупредил набившихся в землянку бойцов:

      – Только не вздумайте орать «Горько»!

      Бойцы заулыбались плотоядно – все, как один, и гаркнули дружно, в общем воодушевлённом порыве:

      – Горько!

      Чердынцев нахмурился:

      – Я же просил вас, товарищи… Не вгоняйте меня в краску.

      – Горько! – раздалось в ответ ещё более громкое.

      Пришлось Чердынцеву подчиниться народным массам – он наклонился к Наденьке и произнёс ей на ухо, тихо-тихо, так, что никто более не услышал: «Я тебя люблю!», потом поцеловал её. Он стеснялся происходящего, бойцов своих, Мерзлякова, и Наденька тоже стеснялась…

      Через десять минут состав бойцов сменился: одни выпили спирта, закусили тушёнкой, хлебом и солёными огурчиками, доставленными из деревни, поблагодарили командира с его молодой женой и ушли, на их место заступили другие… Новый состав также слитно, дружно, в одну глотку заорал: «Горько!» Чердынцев не выдержал, вздохнул:

      – Мужики, не мучайте нас с Надеждой Ивановной! Ну, пожалуйста!

      – Нет, командир, пока не поцелуешься, не отпустим, – светясь рыжей головой, громко проговорил Игнатюк, – кричать будем.

      Пролежал он в землянке, отведённой под лазарет, недолго, Наденька быстро подняла его на ноги, рана у Игнатюка затянулась, и он начал ходить, – сегодня был первый день, когда он вышел на улицу. Судя по бодрому голосу, через неделю Игнатюк уже будет готов отправиться на новое боевое задание.

      – Горько! – оглушительно выбил из себя Игнатюк. – Горько! – Тут командир глянул на него так выразительно, что Игнатюк перешёл на сип и закашлялся, но форса не растерял, выколотил кашель в кулак и, улыбаясь во весь рост, прокричал вновь: – Горько!

      Вот настырный хохол! И как только ему кричать не больно, ведь ранен же…

      Чердынцев нагнулся к Наденькиному уху, поцеловал в завиток волос, спрятанный за маленькой розовой мочкой, и прошептал едва уловимо – он по-прежнему стеснялся своих бойцов:

      – Я тебя люблю!

      – Горько!

      Чердынцев осторожно, словно бы обращался с ценным хрупким хрусталём, поцеловал Наденьку в щёку, потом в уголок рта, обнял её за плечи и поднял алюминиевую кружку:

      – За вас, бойцы! За то, чтобы мужество никогда не покидало вас!

      – За нашу советскую Родину! – азартно прокричал Игнатюк.

      Что было, то было, этот простой