Лесная крепость. Валерий Поволяев

в себя едкий табачный дым.

      – Всё-таки надо отдать должное немчуре – они всё умеют делать лучше нас. В том числе и это. – Первый плотник приподнял руку с аккуратной, как детский мизинец, сигареткой, с шумом всосал в себя воздух, смешанный с дымом, прополоскал им рот и с наслаждением выдохнул.

      От сигаретки после такой мощной затяжки осталась лишь треть. Он глянул на окурок и произнёс с сожалением:

      – Горит только дюже быстро. Как порох. Вот тут немчура малость не рассчитала…

      – А может, наоборот, специально это сделала? – угрюмо пробормотал его напарник.

      – Для чего? – Брови на лице первого плотника поднялись недоумённым домиком.

      – Чтобы клиенты почаще в магазин за сигаретами бегали… больше проданных сигарет – жирнее карман, больше выручки, толще кошелёк.

      – Не, немчура на такую хитрость не пойдёт, это только наши жулики могут… У наших нет ничего святого.

      – Ты думаешь, что у немцев есть что-нибудь святое?

      – Ну-у… – Первый полицай замялся – не знал, что сказать и вообще что привести в пример, покрутил догоревшей сигареткой в воздухе.

      – Пхе! – презрительно произнёс второй полицай. – Нет слов – душат слёзы.

      – Кого душат, а кого и нет.

      – Это что же выходит – на нашей виселице будут душить каких-то несчастных школярок? – Второй полицай докурил сигаретку, сунул её себе под каблук, придавил и горестно покрутил головой. – Эхе-хе-хе. Никогда не думал, что буду принимать участие в убийстве детей.

      – Наше дело – сторона: убивать будем не мы, убивать будут другие.

      – Да, наше дело – не рожать, сунул, вынул да бежать. Но нас во всех грехах обязательно обвинят, вот увидишь, вместе со всеми под одну раздачу попадём.

      Первый полицай дёрнулся, будто от укола, крякнул и достал из кармана ещё одну сигаретку.

      – Ну и зануда же ты, до самой печёнки способен дырку просверлить.

      – Извиняй! Но лучше задуматься и быть готовым к тому, что в нас будут кидать гнилые яблоки с тухлыми яйцами, чем ничего не думать и не быть готовым ни к гнилым яблокам, ни к тухлым яйцам.

      Вели полицаи разговор, и вроде бы беспокойным он был, а главного они не касались, поскольку оба знали – за верную службу оккупационным властям, за то, что сколотили эту виселицу, в них не гнилью будут кидать – кидать будут другим, счёт выставят жёсткий, и оплатить его придётся сполна.

      Чердынцев благополучно довёл свой небольшой отряд до базы, расселил новеньких по землянкам, велел пригреть их, помочь, не то ведь с непривычки они будут маяться, постесняются даже спросить, где находится нужник. Рукой отодвинул в сторону Мерзлякова, сунувшегося было к нему с докладом – чуть позже, Андрей Гаврилович, – и рванул к своей землянке: как там жена?

      Наденька чувствовала себя неважно. Чердынцев присел перед топчаном, где лежала Наденька, взял её руки в свои. Поцеловал пальцы.

      – Что случилось, Надюш?

      Она виновато улыбнулась в ответ.

      – Мелочи,