Записки «черного полковника». Сергей Трахимёнок

русская земля рыдает в скорбной муке, —

      Он лютым палачом безжалостно убит…

      Эти строки Фарук произнес на русском, когда лоб в лоб налетел в вестибюле отеля на Расима. Русский он знал хорошо, правда, иногда путал падежи. Фарук не был турком. Он приехал в Анталию из Каморканы, соседки Турции, которая тоже имела свои пляжи и участок Средиземного моря, но жители ее предпочитали отдыхать в Анталии.

      – Это чем-то напоминает финнов, – сказал Фарук, – которые когда-то ездили оттягиваться в Ленинград, потому что в Финляндии был сухой закон.

      – Ты путаешь падежи, – ответил ему Расим, – но одновременно знаешь сленг, который знает не каждый русский.

      – Склонению по падежам меня учили турецкие профессора славянской академии, а сленгу я научился у русских друзей. Тебе бы тоже не мешало освоить арабский, ты же мусульманин.

      – Я уже стар, чтобы осваивать арабский.

      – Ну, тогда на худой конец турецкий. Это европеизированный арабский. Он не такой трудный, как английский. Русские даже не знают, что постоянно говорят по-турецки, – произнес Фарук и засмеялся. – Например, стакан по-турецки – бардак, остановка – дурак, а ухо – кулак. Представляешь, как ты показываешь русскому на ухо и говоришь: «Кулак». Он тебе тут же по просьбе туда кулаком и въехает.

      – Въедет.

      – Что въедет?

      – Нужно говорить въедет или на худой конец заедет, а не въехает.

      – Да какая разница! Ты же понял, о чем я говорю, и этого достаточно, – произнес Фарук. – Кстати, у вас есть слово «баян», а в турецком это слово – приставка к женским именам, например, Лили баян, то есть госпожа Лили. Как у тебя зовут жену?

      – Сейчас никак.

      – Почему сейчас?

      – Потому что мы с ней развелись.

      Потом они пили сладкое вино в номере Расима. Фарук не хотел, чтобы земляки видели его употребляющим алкоголь. Впрочем, его трудно было назвать пьющим по русским или белорусским меркам. Но, видимо, и такие дозы были предосудительны на его родине в Каморкане.

      На следующий день они поехали в Анталию. Время двигалось к вечеру, и было не так жарко. Машину Фарука оставили на парковке и пошли бродить по старому городу. Побывали на причале. Посмотрели развалины крепостной еще константинопольских времен стены. Посетили этнографический музей, в котором купили обереги в виде глаза.

      Потом сфотографировались у подножия большого минарета, выложенного из красных кирпичей, и решили пошляться по рынку. Но перед этим заглянули в один из обменных пунктов. И тут вышла незадача. Усатый обменщик взял стодолларовую купюру Расима, посмотрел ее в синем свете, затем встал со своего стула и ушел в подсобку. Его не было минут пять, наконец он появился и протянул купюру обратно Расиму.

      – В чем дело? – спросил Расим Фарука.

      Но тут чья-то рука опустилась Расиму на плечо. Он обернулся и увидел двух полицейских.

      Его и Фарука отвезли в полицейский участок. Там обыскали, изъяли все имеющиеся лиры и доллары, осмотрели их, запечатали в конверт и куда-то унесли.

      Потом