Охота в атомном аду. Владислав Морозов

знаешь кто…

      Спасибо, обрадовала…

      Сказав это, Блондинка до поры до времени исчезла.

      Ну а на задание я ушёл, как мы и договорились, через сутки, душноватой и синей летней ночью. Экспериментально выяснено, что в четвёртом часу ночи (во всех флотах мира это время именуют не иначе, как «собачья вахта») в родном городе, как правило, нет ни прохожих, ни машин, ни пялящихся из-за занавесок любопытных с особо длинными глазами. И даже круглосуточные сторожа-охранники (в ряды которых в нынешней России записалась чуть ли не треть обленившегося мужского населения) уже дрыхнут. А значит, те немногие, для кого моя жизнь представляет хоть какой-то интерес, будут думать, что в ту ночь я, как и все, мирно спал.

      Поскольку в точке моего прибытия ожидался конец октября, вырядился я в то, в чём не замёрзну (не хватало ещё простыть!) и первое время не вызову подозрений и не буду выглядеть клошаром. В общем, я облачился в чистые, но старые чёрные брюки, голубую рубашку, сильно заношенную светло-серую замшевую куртку на «молнии» и стоптанные полуботинки (всё было тщательно проверено мной на предмет отсутствия бирок производителей – не хватало ещё в 1962 году огорошить предков этикетками со штрихкодом и надписями, вроде «Made in China»!) – все эти предметы гардероба всё равно подлежали «отправке в расход», то есть в огород для «донашивания» при земляных работах. Так что их всё равно не жалко было выбросить. По крайней мере, я рассудил, что в 1962-м такая одежда будет выглядеть вполне привычной, хотя, шагая между неживой в этот час трамвайной линией и очередной утыканной увенчанными тусклыми огоньками дежурного электрического освещения, застывшими гигантскими буквами «Т» на фоне ночного неба башенными кранами новостройкой (тенденция, однако, – в наших краях двухэтажки времён сталинской борьбы с космополитизмом так или иначе сменяются на заслоняющие горизонт многоэтажные коробки) к месту своего очередного «прыжка сквозь время», я успел изрядно вспотеть – для июля я всё-таки был одет слишком тепло. Никаких мелочей вроде бритвенных принадлежностей или сухого пайка я на этот раз с собой не брал, поскольку во время очередного «сеанса связи» мне сообщили о том, что «всё необходимое выдадут на месте» – будем надеяться, что дорогие работодатели по этому поводу не соврали.

      Саму «точку входа» я выбрал в двух кварталах ниже своего дома, там, где родная улица того, что в известном первомайском лозунге всегда стояло перед «Трудом» и «Маем», пересекалась с улицей Чахоточного Буревестника Революции, а затем, миновав старые пятиэтажные и двухэтажные дома с новыми «небоскрёбами», плавно переходила в неряшливую застройку бывшей промзоны и, наконец, сходила на нет в виде уходившей к реке Белой (город Краснобельск, ребята, стоит на пересечении рек «Белая», она же «Агидель», и «Красной», она же «Кызыл», или в народе «Кызыловка» – так что не надо всерьёз думать, будто название нашего населённого пункта имеет хоть какое-то отношение к сети магазинов с алкоголическим уклоном «Красное и Белое») широкой тропе между двух старых, облупленных местами