Соль. Александра Зайцева

не на корабле, – равнодушно уточнил Жека.

      – Ну, на барже. Какая разница?

      – Да ладно, я не в обиде. Если бы попросила, я б ей и десять шариков дал, – Мишка вроде как оправдывался.

      – Влюбился? – таким же тоном я мог спросить: «Из помойки поел?»

      Мишка громко засопел, обиделся, наверное. Я насчитал четырнадцать перепрыгнутых шпал, когда он ответил:

      – Жалко её.

      – Почему? – Жека бросил на Мишку косой взгляд, а тот пожал плечами:

      – Не знаю. Просто.

      И добавил невпопад:

      – Хоть бы дождь пошёл, надоела эта жара.

      Я тоже хотел дождя, но за всё время, что торчу здесь, не видел ни одной тучи. А сколько было этого времени – без понятия. Мы не пытаемся считать дни, смысла нет: календарь нужен, когда о чём-то мечтаешь. Я не мечтаю, мне вообще ничего не надо. Мозги ватные, но это не напрягает, вполне приятное самочувствие. Даже зной не слишком достаёт, небо кажется затянутым розовой плёнкой, которая пропускает ровно столько солнца, сколько нужно, чтоб было похоже на лето. Но дождя хочется.

      – Там будут шарики? – спросил Мишка у Жеки. – Ну, там, куда мы идём? У меня осталось примерно полкоробки, я думаю, не хватит.

      Жека сделал вид, что не расслышал, а я сказал:

      – Конечно, не хватит. Забей, яма слишком глубокая, ничего не получится.

      – Получится, – Мишка остановился, посмотрел исподлобья. – И тогда у меня будет настоящий день рожденья. Потому что раньше никогда не было, а сейчас будет.

      Мишкин голос изменился, стал страдающим – не плаксивым, но каким-то смущённым и злым одновременно. Поэтому я сбавил ход:

      – В смысле – не было? Ты это помнишь?

      – Помню, прям чётко. Вечно скатерть на столе, бабушкины рюмки на ножках, белая рубашка, всякие их друзья, разговоры о работе. Но ничего про меня. Странно, да?

      – Что?

      – Что было – забыл, а чего не было – помню.

      Философ, блин. Я тупо поморгал, сплюнул и рванул догонять Жеку. Мишка снова плёлся позади, и всё стало как обычно, но его слова никуда не делись. Я крутил их в мозгах по-всякому, будто собирал кубик из цветных квадратов – кубик Рубика. И думал, что Мишке обидно, потому он и залип на дурацкие воздушные шары. Обида – это воспоминание о том, чего у тебя не было или отобрали. И ещё думал о Девчонке – вот же гадина! Мы тут самые настоящие бомжи без имущества, но она всё равно ухитрилась обокрасть Мишку.

      – Стоп!

      Жека внезапно замер на узком ржавом рельсе и вытянулся в струнку. Руки он поднёс к глазам, типа его слепило солнце. – Видите её?

      «Кого? Девчонку?» – чуть не сорвалось у меня.

      – Кого? – спросил Мишка.

      – Собаку.

      – Где?

      Жека неопределённо повёл головой. Я внимательно оглядел бескрайние просторы серебристо-серой травы, словно разрезанные плавным изгибом железки. Заметил остатки сетчатого забора слева и, совсем в стороне, брошенный облезлый вагон. Или это остов грузовика? Такая покорёженная рухлядь,