Подарок дьявола. Александр Сапсай

к парню:

      – Что с тобой, Костенька?

      Костя тихо застонал.

      – Обопрись на меня. – Она перекинула его огромную лапу себе на плечо и попыталась двинуться. Но атлет был слишком тяжелым. – Попробуй хоть два шага сделать, а я поддержу. – Костя кивнул, напрягся, и они добрались до дивана. Марина постаралась отнять его руку, которой он придерживал бок, и вскрикнула: с пальцев капала кровь.

      Москва. Дом на Набережной. 1937 год.

      Октябрь

      Огромный Литвинов и невысокий, худощавый Зелен. Два старых друга бредут по серой Москве, вокруг дома на Набережной.

      – Генох, что же он делает? Почему? – взволнованно вопрошает Моисей.

      – Убирает наших. А почему, трудно сказать… Ты, Моня, теперь занимаешься реальным делом. Держись подальше от политики. – Нарком топит руки в карманах пальто и усмехается. – Знаешь, Чичерин меня терпеть не мог, а случись, начали бы топтать, уверен, заступился бы старик…

      Зелен останавливается:

      – Ты про Георгия Васильевича? А не он рекомендовал тебя на пост наркома?

      Максим Максимович не отвечает, он смотрит на черный дым из труб Бабаевского завода и вспоминает тонкое выразительное лицо первого советского наркома иностранных дел. Чичерин не имел семьи и все время проводил на работе. Часто и ночевал в кабинете. Однажды Литвинов засиделся допоздна. Уткнувшись в бумаги, не заметил Чичерина. Георгий Васильевич положил ему руку на плечо, провел ладонью по груди, рука скользнула ниже. Литвинов обернулся и встретился с призывным взглядом темных глаз. Он покраснел как рак, вскочил с кресла.

      Зелен думает, что Литвинов не расслышал вопроса, и повторяет:

      – Разве не Чичерин рекомендовал тебя на пост наркома?

      Литвинов хохочет.

      – Знаешь, что он про меня говорил? Этого хама и невежду близко к дипломатической работе подпускать нельзя. И не только говорил, писал в секретариат ЦК.

      – Про тебя, Генох? Невежда? Ты же по-английски шпаришь как лондонец…

      – Моня, мы с тобой местечковые евреи, а Чичерин барин, дворянин. Он говорил на пятнадцати или двадцати языках, кушал дичь пальчиками, а для рыбы брал вилку с тремя зубцами. За что я его люто ненавидел… Спасибо Лоу, она меня отмуштровала. А то я бы по сей день резал котлету ножом.

      – Мы, евреи, для того и пришли в революцию, чтобы добыть право на образование и забыть о черте оседлости.

      – Ладно, Моня, я тебя вынул из семейного гнезда не для отвлеченных бесед. Гитлер готовится к войне. – Литвинов кивает на Кремль: – Хозяин начинает с ним заигрывать. Гитлер – ярый антисемит. Еврейский наркомат иностранных дел Адольфу не понравится. Чувствую, что продержусь недолго… Хочу тебя попросить, для твоей же пользы, прекратить наши частные общения…

      – Генох, ты в своем уме? Неужели ты думаешь, что я ради карьеры стану Иудой?

      – Оставь в покое Библию. В России знают, что Иуда еврей, но не хотят знать, что Иисус еврей тоже…

      – Ты же сделал столько для революции? Кто