Город Брежнев. Шамиль Идиатуллин

Ничего. Поездили, посмотрели. Нормальный мужик, в принципе, нудный только.

      – За советскую власть агитировал?

      – Вроде того. Лечил, скорее.

      – На тему?

      – Да как всегда: хороший парень, нам такие нужны, только образования не хватает. Иди учись, будешь ух-х, все такое.

      – Ну, Виталь, он прав, учиться надо.

      – Еще одна.

      – Так а если правда. Как уж не учиться. Без диплома тяжело.

      – А с дипломом легко.

      Марина пожала плечами.

      – По крайней мере, накормит.

      – А я есть не хочу, – сообщил Виталик, явно собираясь продемонстрировать, чего хочет.

      Марина поспешно отползла, одновременно подтыкаясь простыней с максимального количества сторон, и невинно уточнила:

      – А пить?

      – Смотря что.

      – Что-что. Чай, что.

      – Ну давай чай, если ничего другого нету.

      – Нахал, – сказала Марина, встала, деловито замоталась и пошла делать чай.

      Электрочайник у нее был свой, огромный, еще от сестры. Не чайник даже, толстый стальной цилиндр с пластмассовой крышкой, который не умел самостоятельно выключаться, зато быстро вскипал и вмещал не только два с половиной литра воды, но и небольшую куриную тушку или полкило пельменей. Сестра рассказывала про такие особенности с гордостью. Маринка проверять не спешила, но и не зарекалась.

      Чай нашелся в вещах – серовато-черный брикет, осыпающийся бурой пылью. Тоже подарок с богатого сестриного плеча. Марина не могла исключать, что Вероника вырыла брикет в одном из курганов, – выглядел он вполне антично или даже по-скифски. Впрочем, тот, кому чай предназначался, смотрелся примерно так же.

      Он, оставшись без прикрытия, смутился лишь на миг, а потом закинул руки за голову, скрестил ноги и принялся оглаживать Марину взглядом, от которого простынь нагревалась сразу вся. Марина держалась почти полминуты, потом все-таки посмотрела на Виталика и покраснела. Она не очень хорошо представляла себе, что такое порнография, но, наверное, сейчас скромная девичья кровать стала фоном для полновесного образца. Совсем молоденького, без усов, гладенького, мускулистого, загорелого и возмутительно бело-рыжего посредине. Моего, хищно подумала Марина, почему-то представила Веронику, которая такому богатству позавидовала бы горячо и страстно, представила чуть дальше – и задохнулась от возмущения.

      – Вот ты наглец все-таки, – гневно сказала она и бросила в Виталика халатом.

      Тот медленно сполз на пол, огладив то, за что зацепился было. Наглец даже не шевельнулся. Лежал и смотрел. Без усов и белесых кудрей он был все-таки не накачанный грек с амфоры, а американский артист из старого «Спутника кинозрителя». Или наоборот – герой плаката, ударник пятилетки или отважный защитник Отечества, нарисованный к очередному празднику в три краски: голубые глаза, желтая прическа, желто-коричневое лицо, юное, но с обозначившимися мужественными складками. Брови чуть темнее челки, а ресницы почти черные и длинные, как у девушки.

      Не с плаката, в общем, а с картинки из девичьего блокнотика.