Сезон отравленных плодов. Вера Богданова

И мама смеялась: «Балерина? Ах, смешная Женя! Положить тебе еще котлету?»

      Ей написали на роду: переводчик, внесли в соответствующую графу в личном деле при рождении, и все детство Жени было выстроено в соответствии с этой графой. Английский Женя и в самом деле схватывала на лету, но удовольствия от него не получала и танцевать не прекратила, просто научилась делать это тайно. Оставшись в комнате одна, она кружилась, прыгала и задирала ноги, подражая танцорам из балета «Тодес», увиденным в «Утренней звезде».

      Потом началось лето со звонкими бронзовками, которые стукались о стекла и падали на спины, дрыгая ногами, лето с бабушкиными пирожками – с яйцом и зеленью, с прозрачными, будто карамельными дольками яблок, с картошкой и укропом, какие хороши лишь теплые, сразу из духовки. Тогда бабуля еще была крепка, как Женин дуб, который рос у калитки. Ее хватало и на пироги, и на огород. «Есть что-то надо, Женечка», – говорила она, приподнимая запотевшую пленку, из-под которой вырывался раскаленный влажный воздух, и поливала из неподъемной лейки лианы огурцов.

      На соседнюю улицу приехала внучка Лаили Ильиничны, бабушкиной подруги. Внучка была постарше Жени, слушала «На-На» и все время спрашивала, кто больше нравится: темненький или светленький. Жене не нравился ни тот, ни другой, ни остальные двое, и песни их тоже, честно говоря, не нравились, но она поддакивала и всегда кого-то выбирала. Хотела, чтобы за ней заходили чаще, чтобы угощали сладким апельсиновым «Тик-Таком», хотела рассматривать девочкины платья и наглаженные хлопковые комбинезоны, пахнущие стиральным порошком (а не хозяйственным мылом, как пахли Женины вещи), красивые заколки, духи и тонкие серебряные цепочки на девочкиной шее и девочкиных запястьях. Все это казалось донельзя утонченным, из другого мира Женственности и Богатства, совсем не для Жениных рук в царапинах – о нет!

      Потом девочка уехала – однажды просто перестала заходить. Лаиля Ильинична, не отвлекаясь от прополки грядок, сообщила, что внучка «больше не приедет», имя уже к августу выветрилось из Жениной головы, и на даче стало совсем скучно.

      А в августе Женя познакомилась с Ильей.

      Он сидел на заднем сиденье похожего на ракету серебристого «мерседеса» со значком-прицелом на бампере и смотрел куда-то в пустоту, мимо Жени, сквозь бабушкин дом, забор и лес, а тетя Мила парковалась, двигала машину взад-вперед по пятачку у ворот, укатывая крапиву с лопухами. То ли отыскав наконец точку равновесия, то ли устав, она заглушила двигатель, вышла, шарахнув дверью, и стала разгружать багажник под модную долбежку из салона. Женя узнала песню и в восхищении подошла поближе, желая поздороваться. Обычно взрослые сами ее замечали, улыбались и спрашивали, не она ли – та самая Женечка, о которой столько говорили бабушка и мама. Но тетя Мила лишь скользнула по ней взглядом и вернулась к пузатым пакетам, которых становилось на траве все больше. Яркая, с начесанным кардинальным блондом, она будто выпорхнула из телевизора, из казино «Метелица».

      Собственно,