Свет в окошке. Татьяна Тронина

для бездельников. Он просто делал свое дело…

      «Устал немного. Сегодня было два желудка и печень…» – короткое резюме, которое иногда изрекал отец, приходя домой. Это значило, что сегодня отец сделал две операции на желудке, одну – на печени. Руслан, маленький, смеялся – он представлял себе, как к отцу приходят на прием эти самые желудки – смешные существа с ручками-ножками.

      Позже отец объяснил: «Ты не думай, Руслан, что я не вижу людей, а только их больные органы… Нет! Просто то, что происходит со мной, да и с другими врачами, называется профессиональной деформацией личности. Я, конечно, должен лечить не орган, а человека в целом… Но профессия такова, что у меня часто нет времени и сил на лирику. Если я с каждым пациентом буду вести душеспасительные беседы, вникать в их жизнь, проблемы и то, по каким причинам навалилась на них болезнь, я ничего не успею сделать. Например: у пьяницы печень в критическом состоянии – я оперирую, говорю потом: „Если хочешь еще пожить – не пей“, и все. На этом мои обязанности заканчиваются».

      «А если этот пьянчужка не послушается и снова попадет тебе под нож – а, пап? Ты будешь его оперировать?»

      «Да. А куда я денусь?..»

      «И что ты ему скажешь потом?»

      «То же самое: хочешь жить – не пей».

      «А если он и в третий раз тебя не послушается?»

      «Я и в третий раз сделаю ему операцию. И скажу те же самые слова».

      «Но если у этого пьянчужки проблемы, горе какое-нибудь…»

      «Это его проблемы. Длинных проповедей я не читаю, душеспасительных бесед не веду. У меня очередь из других пациентов…»

      «Пап… А тебе их жалко?» – с интересом спрашивал юный Руслан.

      «Нет. Вернее – очень редко позволяю себе эту слабость. Если я буду жалеть всех подряд, мое сердце не выдержит, нервы станут ни к черту, появится дрожь в руках, и я, делая очередную операцию, ненароком убью человека… Я не имею права на сантименты! Моя жалость, моя любовь к людям выражается в другом – я стараюсь сделать как можно больше качественных операций. А со всеми прочими проблемами, дорогие мои, пожалуйте к психологу, психиатру, наркологу, к священнику, к друзьям, родным…»

      «Ох, пап, как страшно болеть… Я не хочу болеть! Я не хочу, чтобы ты болел…»

      «Брось. Все ерунда. Сейчас медицина на таком уровне…»

      «Но люди все равно умирают!»

      «Потому что смертность – она, друг мой, стопроцентная. Живущих вечно нет».

      Отец говорил о смерти без страха.

      Даже когда на семидесятом году сам себе поставил страшный диагноз, он был спокоен. «Да ладно тебе переживать… – усмехнулся он, глядя в побледневшее лицо своего взрослого сына, которому только что сообщил об этом. – Рак у стариков – обычное дело. У нас, докторов, даже поговорка такая есть – каждый доживает до своего рака… И потом, эта болезнь опасна для молодых – вот их она сжирает подчас моментально. А старики с этим диагнозом живут довольно долго, боли практически не чувствуют…»

      Отец и правда прожил потом еще целых три года, добровольно отказавшись