Неопознанная педагогика. Красноярский край. Человек вверх тормашками из деревни Караульной. Анатолий Цирульников

«Изгнанные в Сибирь глазами потомков», и в нём эти мальчики и девочки рассказывали историю своих родных, репрессированных и сосланных в Красноярский край в 30-40-е годы двадцатого века.

      И карта, которую они показали мне – тех же, в сущности, мест – была картой не путешествия, а конвоя, перемещения репрессированных из мест проживания в места отбывания ссылки. Из Москвы, Казани, Саратова, Кургана, Читы, посёлка Волчихи Алтайского края они «шли и шли, окружённые конвоем, бесконечные эти обозы, из снежной степи появляясь и в снежную степь уходя…»

      То так, по Солженицыну, то по-другому, по Цветаевой дети откомментировали эту карту. «Есть на карте место/Взглянешь – кровь в лицо!/ Бьётся в муке крестной/ Каждое сельцо/»

      Маленькая брошюра, которую ученики набрали на компьютере вместе с молодой учительницей истории – об этих местах, «сельцах». Использовали устные источники, воспоминания, семейные архивы. Я спросил детей: как отнеслись к этому ваши родные, бабушки, дедушки? Заинтересованно, ответили дети.

      Кто-то из дедушек и прадедушек живёт ещё дальше на севере, правнуки им написали и они ответили. А иногда некому было отвечать, и дети отвечали за них.

      «Это был 1937 год. В один обычный день подошёл ко мне председатель, Селиванов Николай, и спрашивает: «Что, Устин, как у тебя дела, как работается?» А я ему отвечаю: «Да как работается – плохо. Трудодни не платят – бедствуем»

      На следующий день меня забрали, я даже не успел собрать с собой какие-нибудь вещи. И осталась моя Евгения с четырьмя детьми. Нас везли, как я понял, дальше на север, в Норильск. Холод, голод… Некоторые даже не выдержали и замёрзли. А оставшихся в живых расстреляли, в том числе и меня…»

Аня Стыжных, 10 класс – от лица своего прадеда Мизонова У.П.

      МЫ СЕЛИ с ребятами на стулья в этом зале, где выступал Фритьоф Нансен, только лицом не к двери, а к окну – за сто лет изменился интерьер. И я задал детям, семерым девочкам и одному мальчику, этот затёртый, слишком общий вопрос, хотя знал, что на него нет вразумительного ответа – зачем знать историю? И более конкретные вопросы: что вы испытываете сегодня – злость? смирение? Досаду, обиду, горячую ненависть?

      Они ответили по-разному.

      «Конечно, – сказала одна, – я уже не помню, как там было, да и какая разница – но чаще всего возникает чувство горечи. Ведь они ничего не делали. За что – в Сибирь?» «Почему не в Крым» – усмехнулась завуч, тоже из ссыльных. – «А у меня, – сказала другая ученица, – ощущение не то, что печали глубокой, да, обидно, досадно, но всё-таки я оказалась здесь, среди таких же потомков как я…» – «Нет, правда, не было бы ссылки – не основали бы нашу деревню Шайтанку, где встретились мои бабушка и дедушка, и меня бы не было» – «А я думаю – чем ближе к тому времени, тем ощутимее боль, печаль, а чем дальше, тем слабее. Мой прадедушка озлобился, а его сыновья уже не были озлоблены, дедушка потом вернулся в село и стал председателем колхоза. И до сих пор у меня нет плохого чувства к нашей родине, даже к Советскому Союзу, который у нас был»

      «А