Лондон. Эдвард Резерфорд

дело! Уважайте отца и короля, и чтобы я больше не слышал об этом!

      И сейчас, взирая на их превосходные плащи, светлые волосы и ухоженные юные бороды, он решил, что в общем и целом его уважили, а потому шел к мессе в лучшем расположении духа.

      Служба не затянулась. Меллит прочел короткую проповедь, в которой подчеркнул достоинства короля Кентского и радость, коей им всем надлежало исполниться в этом священном месте. Он неплохо говорил по-англосаксонски, с чувством и красноречием. Сердик одобрительно кивал. Затем перешли к причастию. Благословили хлеб и вино, и таинство евхаристии свершилось. Сердик гордо шагнул вперед на пару с получавшим крещение дворянином.

      Эльфгива мало что смыслила в этих чужеземных обрядах, но хотела доставить удовольствие мужу, который, быть может, все еще любил ее, подтолкнула четверых своих сыновей:

      – Идите и делайте, как отец.

      Те, помявшись, нехотя подчинились.

      И вот сыны Сердика, слегка краснея, направились к римскому священнику, свершавшему евхаристию. Неуверенно поглядывая друг на дружку, они преклонили колени, дабы принять Святые Дары. Сердик, уже коленопреклоненный, не видел, как они подошли, не ждал этого и не заметил их присутствия, пока не встал и не повернулся, чтобы уйти, но тут услышал голос епископа:

      – Крещеные ли вы?

      Четыре парня уставились на него с подозрением. Меллит повторил вопрос. Он уже сообразил, что – нет.

      – Чего ему нужно, безбородому чудику? – буркнул младший.

      – Давай волшебный хлеб, и ладно, – брякнул старший. – Как отцу. – Он указал на Сердика.

      Меллит уставился на него:

      – Волшебный хлеб?

      – Да. Он-то нам и нужен.

      И один, не имея в мыслях ничего дурного, потянулся к чаше за куском.

      Меллит отпрянул. Теперь он осерчал.

      – Это гостию, да чтобы так?! Иль нет в вас почтения к телу и крови Господа нашего? – возопил священник. Затем, видя их крайнюю обескураженность, гневно повернулся к Сердику и прогремел, колебля эхом городские стены: – Этому ты, значит, научил своих сыновей, болван? Так ты чтишь твоего высочайшего Повелителя?

      Сердик, вообразивший, будто епископ имел в виду короля, пошел пятнами от унижения и стыда.

      Воцарилась жуткая тишина. Глава семьи посмотрел на сыновей.

      – Что вы здесь делаете? – процедил он, обращаясь к старшему.

      Тот пожал плечами и указал на мать:

      – Она велела идти за хлебом.

      Какое-то время Сердик вовсе не шевелился. Он был слишком потрясен. Суть заключалась в том, что купец не только не научил сыновей и не призвал к порядку семейство, но и сам не до конца разобрался в тонкостях евхаристии. Он подражал королю. Ему казалось, что этого достаточно. И вот Сердик опозорен перед придворным, унижен этим епископом, выставлен тряпкой и дураком. Он никогда не считал себя ни тем ни другим. Страдание его было неимоверно. В горле пересохло, лицо побагровело. Едва не задыхаясь, он зна́ком повелел сыновьям встать, и те неуклюже повиновались. Затем он направился к Эльфгиве. А когда