Лондон. Эдвард Резерфорд

не спускал с него глаз. Взгляд был острый. Юлий почувствовал, что побелел. Неудивительно, что Ворон изучал его столь пристально. «Он узнал меня, – подумал Юлий, – и мне конец». Он едва смог поднять взор, когда отец представил его с заполошным смешком.

      Сначала Юлий не услышал ни слова. Он не воспринимал ничего, кроме впившихся в него глаз центуриона. Лишь через несколько секунд осознал, что солдат ведет с ним спокойную беседу. Тот разглагольствовал о речной торговле и надобности в смышленом молодом человеке, способном доставлять гончарные изделия с острова в порт. Жалованье такому молодцу положат приличное. Появится шанс открыть собственное торговое дело. Да неужели центурион так и не узнал его? Юлий вскинул глаза.

      С центурионом было что-то неладно. Теперь Юлий заметил это, хотя и не вполне осознавал, в чем дело. Покуда здоровяк взирал на него сверху вниз, Юлий понял одно: за суровым взором скрывалось что-то еще, потаенное. Не то чтобы деловые интересы являлись для такого человека чем-то необычным. Легионерам платили щедро, и не приходилось сомневаться, что центурион рассчитывал, когда выйдет в отставку, стать солидным купцом, а то и землевладельцем. Пока же его обязанности в столице имели в основном представительский характер – вкупе с мелкой фискальной деятельностью. У него было время сделать вложения. Однако по мере того, как он говорил, Юлий все больше уверялся в правильности первого впечатления: центурион не так прост, как кажется. Грубый солдафон полон загадок. Возможно, они касались ложи Митры; возможно – чего-то иного. Оставалось только гадать.

      Юлий отвечал на вопросы с некоторой нервозностью. Старался подать себя получше, даже испытывая неловкость. Понять, какое он производил впечатление, было невозможно. Но вот наконец центурион кивнул его отцу.

      – Похоже, с ним все в порядке, – заметил он и улыбнулся. – Надеюсь, ты еще приведешь его в ложу. – (Руф зарумянился от удовольствия.) – В том, что относится к нашим речным делам, я удовлетворен. Но ему придется работать с моим подручным. – Он огляделся в легком нетерпении. – Да где же он? Ах да. – Он снова послал улыбку. – Побудьте здесь, я схожу за ним.

      И он отошел к каким-то людям, сокрытым тенью.

      Руф сиял, довольный отпрыском.

      – Великолепно, мой мальчик. Ты принят, – шепнул он.

      Отцу казалось, что в этот вечер исполнялись все его желания. А потому его удивило и слегка озадачило выражение лица Юлия, далекое от восторга и сменившееся потрясением и ужасом. Что за ерунда?

      Когда центурион вернулся, Юлий увидел с ним того самого подручного. И хоть на миг он внушил себе, что это невозможно, сомнений не осталось, когда те приблизились. В приглушенном храмовом свете, с улыбкой на синюшном лице, перед ним стоял мореход – муж Мартины.

      Луна взошла и была в четверти; отец и сын возвращались домой. Руф пребывал в приподнятом настроении. Да, нет ничего лучше отцовской гордости, думал он. На дочь он давно махнул рукой, но теперь, с таким сыном, мог искренне считать себя молодцом.

      Центурион принял мальчика. И мореход сказал, что тот ему понравился.

      – Ты будешь