Под навесами рынка Чайковского. Выбранные места из переписки со временем и пространством. Анатолий Гаврилов

быки, то медведи. Кто знает, тот понимает. А кто не знает – тому и не нужно. Ни слов, ни музыки. Только ставки. Отбросив всё остальное. Тут либо ты, либо тебя.

      – Что вы можете сказать о восьмой симфонии…

      – Я ненавижу музыку…

      – А, скажем, это… как его… поэзия… философия… театр… кино…

      – Оставьте меня в покое.

      – А вы, собственно, кто?

      – Никто.

      – Вы еще живы?

      – А вам-то какое дело? Я пока еще жив и предлагаю вам выпить со мной водки.

      – Спасибо. На службе не пью.

      – Выпьем, и я отвечу на все ваши вопросы.

      – Даже не знаю.

      – Тогда – оревуар.

      Авторский вечер в большом зале консерватории имени Чайковского. Музыка друга юности, композитора N. Его жизнь ушла на борьбу за квартиру, на борьбу с тривиальностью, прочим. Его музыка всегда вызывала во мне отвращение. Я никогда не говорил ему об этом. После его музыки в большом зале консерватории имени Чайковского я сказал, что был потрясен, и обнял его. А потом было застолье в его новой квартире, и я провозглашал тосты в честь моего друга, а потом все разошлись, а мы прогулялись по зимней ночной Москве, а потом вернулись домой.

      По дороге домой из библиотеки спросил у незнакомой девушки, как ей Хорхе Луис Борхес, она ответила: «Усраться и не жить».

      Моя мать говорила, что я рожден для тюрьмы. Жизнь проходит в ожидании предсказания. Пьешь, боишься других, особенно себя.

      О Швейк! А потом были шейк, буги-вуги и прочее. И жизнь продолжается, кто-то помог мне дойти домой и хотел войти ко мне, но мне никто не нужен, гудбай, мне не нужны ваши откровения, спокойной ночи.

      Не берись за работу круто, входи в нее исподволь. Работай ровно – работа приступами, сгоряча портит и работу, и твой характер. Не работай до полной усталости. Посиди, полежи – и снова за работу. Не хвались своими удачами. В случае неудачи не горячись, посиди, полежи и еще круче возьмись за работу.

      – Как прозвучала твоя музыка?

      – Какая?

      – Там что-то для флейты… фортепиано… что-то про море, песок, слезы… что-то на стихи какого-то японского поэта… этот, как его…

      – Исикава Такубоку.

      – Я там был!

      – Где?

      – Ну, это… как его…

      – Понятно. Наверное, выпить хочешь?

      – За кого ты меня принимаешь?

      – Ну, ладно, выпьем за музыку, которая уже никому не нужна.

      Они сидели, выпивали, о чем-то говорили. Один находил в прошлом рай, другой – ад.

      Мнимая тишина. Мнимые цветы. Мнимые антибиотики. Мнимое мироздание. Мнимая жизнь. Главное – упорство в достижении мнимой цели. Ни слов, ни музыки. Сжата рожь, не поют соловьи. Море мерзнет, не море, а mori. Дни проходят торжественным маршем и падают за сараем.

      Они молча прогуливаются, делая вид, что прогуливаются. Но есть признаки беспокойства. Это беспокоит прогуливающихся. Они делают вид, что их нет.

      – Ты давно в этом городе?

      – Давно.

      – Как