Ловец бабочек. Мотыльки. Карина Демина

Вы согласны составить собою мое личное счастье? И выйти за меня замуж.

      – Нет.

      – Гражина! – возопила панна Белялинска, хватаясь за грудь, но за правую. После, конечно, вспомнила, что у приличных людей сердце слева пребывает и руки перекинула. Оглянулась, прикидывая, не упасть ли в обморок, но поняла, что ловить ее некому, а на козетке матушка восседает, стало быть, падать на пол придется, и передумала. – Гражина, что ты такое говоришь?!

      Нет, еще бы седмицы две тому Гражина промолчала бы.

      И уже дома, слезами и вздохами, попыталась бы матушку разжалобить, но ныне она вдруг явственно осознала, что та она, прежняя, была жалкою и никчемною.

      – Правду, – она выдержала взгляд панны Белялинской. – Мы только познакомились, и сразу замуж?

      – Я в вас влюблен!

      – Уже?

      – С первого взгляда, – жених неловко поднялся и отряхнул костюмчик. – Я как узрел вас, так сразу и понял, что вот она, женщина, с которой я могу быть счастлив!

      Звучало хорошо.

      И, та, прошлая Гражина, мечтала о подобном. Чтобы любовь, чтобы с первого взгляда и на всю жизнь… чтобы сердца в унисон и за руку держаться… и робкий поцелуй в щеку… стоило представить, как жених целует ее, прикасается к щеке розовыми влажными губами, и Гражину передернуло.

      – Боюсь, – сдержанно сказала она, – не могу сказать о том же.

      Воцарилось молчание.

      Настороженное.

      Злое?

      – Мы с вами толком и не знакомы, – та прошлая Гражина никуда не исчезла. Ей было до жути неудобно за поведение Гражины нынешней, за злые ее слова и то смущение, которое должен был бы испытывать несчастный юноша после отказа. А вот нынешняя почему-то была уверена, что испытывает он отнюдь не смущение, а ярость, которую отчаянно силится скрыть. – И при всем уважении, я не готова связать свою жизнь с человеком, которого вижу впервые…

      Она подхватила юбки.

      Показалось вдруг, что панна Белялинска сейчас ударит.

      Глупость… конечно, показалось… а матушка встала, чашечку с кофием нетронутым на столик вернула и произнесла.

      – Нам, пожалуй, пора… – и голос ее был на диво спокоен.

      – А я…

      – Еще встретимся, надеюсь, – солгала Гражина. И жених ожил, встрепенулся.

      – Конечно, встретимся, и в сердце своем я буду хранить надежду, что вы, о прекрасная Гражина, смилостивитесь…

      – Храните, – Гражина решила быть великодушной.

      В конце концов, чужие надежды ей жить не мешают.

      Уже в экипаже матушка поинтересовалась:

      – Он и вправду тебе не нравится?

      Гражина вздохнула.

      Началось? Сейчас ей выскажут и за поведение неподобающее. И за грубость. И еще за неспособность хоть раз в жизни послушать маму и ответить согласием своему счастью…

      – Он глуп.

      – Так и ты не шибко разумна, – матушка вытащила любимую табакерку и, откинувши крышечку мизинцем, ухватила щепоть табаку.

      – Вот именно, – Гражина наблюдала за матушкой искоса. Странно, что та столь спокойна и даже довольною выглядит. – Если даже мне заметно, что он дурак…

      – Зато