Дагги-тиц. Владислав Крапивин

была даже польза. Вик добыл где-то старенький компьютер, притащил его к Марьяне, и они часто сидели вдвоем перед монитором – по уши влезали в нехитрые компьютерные игры (хитрые такой музейный агрегат „не тянул“).

      Вик показал Инки, как запускать эти игры, и тот на какое-то время увлекся. Особенно нравилась ему игра „Конкистадоры“. Про завоевание Южной Америки. Инки и раньше кое-что знал про такое завоевание, видел серию передач по телику и сочувствовал беднягам индейцам, которые не могли, конечно, устоять против закованных в железо испанцев… В компьютере индейцам тоже доставалось крепко, но все же игру можно было повернуть так, что иногда мексиканские и перуанские племена одерживали победу. Тем более что индейцам сочувствовал честный и храбрый адмирал (единственный хороший человек среди конкистадоров). „Альмиранте“ Хосе Мария Алонсо де Кастаньеда…

      Но скоро компьютерные игрушки наскучили. От экранного мерцания щипало под веками, а между левым виском и глазом начинал вздрагивать под кожей тревожный пульс. Этот кровеносный сосудик обязательно оживал, если подкрадывалась какая-нибудь хворь, ожидались неприятности или хотелось плакать. Сдерживать слезы Инки научился уже давно, а усмирять беспокойную жилку до сих пор не умел. Только прижимал к ней палец (и старался делать это незаметно)…

      Потом Вик унес компьютер. Объяснил, что „машина“ не его, а приятеля, который потребовал ее „взад“. Марьяна огорчалась, а Инки только сказал с зевком: „Ну и фиг с ним“. Он и без всякой электроники мог выстраивать в голове игры не хуже компьютерных. Если было настроение.

      Правда, настроение было не всегда. Порой вместо него приходило серое равнодушие – такое, как в то утро, когда Инки нашел ходики.

      Откуда она бралась, эта бесцветная скука? Инки не знал. Можно было, конечно, найти разные причины, если начать копаться. В тот раз причиной мог оказаться очередной отъезд матери. Но… Инки ведь давно привык к таким отъездам, к такой „жизни всегда“. К тому, что он один. Чего тут унывать, непонятно…

      Находка развеяла Инкину грусть. В нем, как и в ходиках, зашевелились, ожили бодрые шестеренки. Он теперь подолгу лежал на своей твердой койке и смотрел, как ходит туда-сюда маятник. И слушал, как щелкает в деревянном ящичке медный механизм.

      Тот даже не щелкал, а выговаривал: „Дагги-тиц… дагги-тиц…“ Каждое „дагги-тиц“ совпадало с одним качанием маятника туда-обратно. Слово было непонятное, но… хорошее такое, будто ходики говорили его вопреки всему скучному и вредному, что было на свете.

      Недаром в те вечера стали снова появляться под потолком Сим и Желька…

      Давно еще, когда был второклассником, Инки натянул над постелью, под самым потолком, леску. К ней он подвешивал на скользких петельках пластмассовые самолетики. Если самолетик тянули за нитку, тот скользил по леске от окна до двери – словно появлялся из далеких краев и летел в другие далекие края…

      Потом игра надоела (а самолетики рассыпались), но леска осталась. И вот однажды, когда в окно гусевской квартиры на втором этаже светил осенний фонарь, Инки подумал, что на леске могут появиться