Время просить прощения. Иван Некрасов

точно, – поддакнули ему.

      Разговоры не привели к какому-то определенному ответу, информации нет, все равно ничего не понять, поэтому урка, скорее всего, прав, и расстреливать нас не станут. Через несколько часов пешего хода под непривычно сильным и холодным дождем мы, наконец, пришли.

      Ворота – это первое, что бросилось в глаза, когда наша часть колонны возле них оказалась. До этого я не видел ничего, слишком узкой была дорога и слишком много нас тут было, из-за спин не разглядишь особо. На воротах сверху была надпись, прочитав которую, я застыл, и в меня кто-то врезался.

      – Что встал, чувырло?!

      Получив острый тычок под ребра, я очнулся.

      – Концлагерь, нас привезли в концлагерь, – выдавил я из себя.

      Что означало это слово, я слышал в будущем, но считал истории о подобных лагерях преувеличенными. Знать бы, насколько я ошибался!

      Первый день на новом месте был каким-то даже спокойным, что ли. Нас просто построили. Оказалось, нас тут не одна тысяча. Каждому на груди написали номер, я был аж одна тысяча триста восьмым, а за мной шеренга не заканчивалась. Номер запретили стирать, пригрозили любому, кто на утренней поверке будет без номера, расстрелом.

      После процедуры присвоения номера развели по баракам. Это были невысокие, на удивление, без дыр в стенах или на крыше домики с нарами в три яруса возле стен, по центру лишь узкий проход, максимум метр, чтобы могли пройти два человека. Толкаться не пришлось, фрицы из охраны просто указывали на кого-либо и отправляли внутрь, нам следовало занимать нары по порядку. Мне достались на среднем ярусе слева, недалеко от входа. Когда барак забили полностью, ворота заперли, а внутри начались диалоги о животных. Ну а кто мы, если не животные?

      Усталость, неизвестность и дикий страх сказались на мне, и, упав на нары, я просто вырубился. Очнулся только рано утром, когда вокруг шумели, суетились, а у ворот стоял караул и требовал немедленно выходить и строиться. Нас ждал второй день, и он не обещал быть таким же спокойным, как первый.

      – Засучи рукав, что непонятного? – Надо мной возвышался охранник в одежде, похожей на форму полицаев, что приходилось видеть еще там, в Союзе, только она была светло-серой, а не черной.

      Я стоял на коленях перед двумя немцами, расположившихся возле стола, прямо на улице. Рядом горел костерок, точнее, это были уже угли, в которых покоилась, ожидая меня, железная палка. Стоя в очереди на получение метки, я уже видел, что мне грозит и как это будет выглядеть, но настроиться так и не смог. Вот и сейчас ноги предательски подогнулись, и я оказался на коленях. Полицай в сером, схватив за правую руку, держал крепко и орал на меня. Сил не было, я просто хлопал глазами и плакал. Слезы текли ручьем, осознание того, что происходит, только сейчас накрыло меня во всей красе.

      Один из немцев, просто захватив левую руку, оголил мне ее до локтя, задрав рукав. То, что лежало на углях, было металлическим прутком, на конце которого было клеймо. Голоса, чтобы орать, просто не было, хрип, слюни, вот и все, что вырывалось изо рта. Когда клеймо