Мой бывший бывший. Книга 2. Джина Шэй

на одно ухо, правда, точно не понятно, на какое, в обоих звенит – это Маруська на моих коленях возбужденно подскакивает и радостно воет во все горло, когда Ветров с Милордом берут очередное препятствие, прекрасно заменяя обоим целую трибуну с болельщиками.

      – Я болею за папу, – веско обосновывает мне дочь, и после этого громкость ее восхищения даже подрастает, хотя мне казалось, что это уже невозможно.

      Хороший у Плюшки голос, громкий. Как раз для занятий каким-нибудь вокалом, соседям на радость. Ну, а что, не все же им в восемь утра над моей головой жестоко эксплуатировать перфоратор. Должна же я наконец отомстить?

      Я болею за папу.

      И все-таки я хорошо знаю свою дочь. Она у меня ужасно азартная, с ней даже в настолки сложно играть, потому что проигрыши она ужасно близко к сердцу воспринимает.

      А Ветров все-таки практиковался вот в этом их… стипль-чезе, да, потому что что-то мне сомнительно, что он бы сунулся на дорожку, если бы не был уверен, что сможет её пройти и не уронить своего авторитета в Маруськиных глазах.

      Потому что вот лично мне, на самом деле, страшно иногда становится, когда Милорд взмывает над землей, чтобы пролететь над очередным «мини-рвом» или барьером из густого колючего кустарника. А ну как лошадь неправильно приземлится? А ну как Ветров кувыркнется через её голову и свернет себе шею? Это самая ужасная концовка, которую можно придумать для этой баллады.

      Даже с учетом моей к нему ненависти, я этого не хочу. Хоть иногда и накатывает такая паника, что кажется, что наши с ним разборки можно решить только чьей-нибудь смертью, но это все – только внешнее, пустое.

      Первый круг они с Ником будто бы даже не напрягаются. Это заметно даже мне, хотя я не особенно представляю, как именно выглядит лошадь в галопе или быстром аллюре, но низкий накал у начала гонки все-таки очевиден.

      Что-то я слышала про то, что в гонках великими всегда становились те лошади, что всю скачку шли в хвосте и берегли силы.

      Вот и эти – первый круг проходят будто бы даже без спешки, берегут силы, разогревают лошадям мышцы.

      А вот к концу второго круга уже становится понятно: мы вышли не просто на лошадок посмотреть, а все-таки на гонку двух настроенных на победу наездников. Темп движения у лошадей сразу становится откровенно гоночным.

      Нельзя сказать, что кто-то вырывает явный перевес, они идут нос к носу, грудь в грудь – и тут я имею в виду части тела лошади, разумеется. И…

      Нет. Милорд вдруг резко наращивает темп и с разгона снова перемахивает самое широкое препятствие на пути – там, где линия колючей изгороди прикрывает канаву с водой.

      Ник отстает.

      А я сижу, опустив подбородок на острое плечико дочери, кусаю губу и пытаюсь убедить себя, что радоваться проигрышу кавалера – не страшно. Ну, я же просто не хочу ничего обострять.

      Плевать было бы, если бы Ветров и Ник устроили эту гонку просто так. В этом случае проигрыш особого веса не имел бы, ну, максимум Маруська бы впечатлилась и крутизной дяди Ника, я бы только этому порадовалась.

      Так ведь дело было не только в этом.

      А