Когда шагалось нам легко. Ивлин Во

и двухсот пятидесяти тысяч посетителей, но я порадовался, что увидел ее такой как есть, до нашествия всех остальных.

      В лиссабонской церкви Сан-Роке я подумал: только с изобретением фотографии перспектива перестала считаться искусством.

      Отплывали мы ближе к ночи. Наутро море встретило нас неприветливо: с берега дул холодный ветер, а когда стемнело и мы зашли в Бискайский залив, началась небольшая качка; многим это причинило серьезный дискомфорт. Во время обеда подавляющее большинство пассажиров предпочло выйти на палубу и подкрепиться галетами, запивая их четвертинками шампанского. Качка утихла лишь ближе к вечеру, после того как мы обогнули мыс Финистерре.

      За пределами Бискайского залива море было спокойным, но мы то и дело попадали в полосы тумана, отчего пароход снижал скорость. Поговаривали, что в следующий порт захода мы прибудем с опозданием на сутки.

      Вечером в каюте капитана собралась тесная компания: свободные от вахты офицеры, двое-трое пассажиров-скандинавов и я; мы поднимали тосты за здоровье друг друга и обменивались приглашениями в свои страны. Через некоторое время я вышел с бокалом шампанского из ярко освещенной каюты на темную шлюпочную палубу. Чистое ночное небо было усыпано звездами. Сейчас уже не вспомню, по какой причине, но я метнул свой бокал за борт и смотрел, как он на миг завис в воздухе, будто утратив свою динамику, и был подхвачен ветром, а потом затрепетал и скрылся в морском водовороте. Отчасти этот поступок, породивший новое движение, внезапный, совершенный в полном одиночестве, в темноте, наполнился для меня каким-то труднообъяснимым смыслом и связался с выспренними, неопределенными чувствами, кои вызывает возвращение домой.

      И впрямь, возвращение в родные края, даже после очень краткого отсутствия, – это своего рода эмоциональный заряд. Уезжал я глухой зимой, а возвращался на исходе весны, в то самое время года, когда Англия мила сердцу, как никогда.

      Стоя на шлюпочной палубе, я вглядывался в очередную полосу тумана. Машинное отделение выполнило команду «Малый вперед», а затем и «Самый малый»; через каждые тридцать секунд жалобно взвывал туманный горн.

      Через двадцать минут туман вновь рассеялся, и судно, набирая ход, устремилось вперед под звездами.

      В ту ночь я не раз просыпался от звуков горна, разрезавших влажный ночной воздух. До чего же обреченными были те звуки – не иначе как предвестники скорой беды; да и то сказать, Фортуна отличается постоянством: эта богиня всегда вершит свои дела справедливо и неотвратимо, дабы очень большое счастье никому не доставалось на очень большой срок.

      Часть вторая

      Коронация 1930 года

      (Из книги «Далекий народ»)

      В предрассветный час 19 октября 1930 года лайнер «Азэ-ле-Ридо» уже вошел в порт Джибути, а те двое все еще танцевали. Музыканты несчастного квартета, пропотевшие в плотных смокингах из альпака, давно