Секта. Роман на запретную тему. Алексей Колышевский

человек семейный?

      Кайхунен пожал плечами, словно телефонный собеседник мог сейчас его увидеть:

      – Одинокий. Блокадный ребенок. Вся семья на Пискаревском кладбище.

      – Ну, тем лучше. У нас сирот за казенный счет хоронят.

      – Да. Я уже все понял.

      – Петь… Где же, черт ее дери, настоящая тетрадь?

      – Хороший вопрос, Вла…

      – Ты меня по имени не называй. Ни к чему это.

      – Извини… Забылся. А вопрос, конечно, хороший. Я, честно говоря, думал, что в Хельсинки нам наконец-то повезет. Но, видать, легкие пути – это не про нашу честь.

      – Чего делать-то? Ума не приложу.

      – Есть один план. Вот только быстрой отдачи от него ждать не стоит.

      – Тогда он меня не интересует. Во всяком случае, прямо сейчас. Все, мне пора. Собчак вызывает, завтра совещание по приватизации, готовимся уже вторые сутки. Придется отбиваться от московских гостей. Не забудь про еврея! До связи.

      – Отбой.

      «Кайхунен»-Сеченов закрыл стенной шкаф. Подошел к окну и поглядел в разреженный туман белой ночи над черной водой Финского залива. Этот номер в «Прибалтийской» с момента ее открытия был навечно закреплен за его ведомством, и Сеченов часто использовал его для встреч с агентурой, вербовок, да мало ли что еще может понадобиться разведке. И стоит ли переживать, если речь идет о жизни какого-то старого еврея, которому не посчастливилось однажды избрать для себя самую, как ему казалось, мирную на свете профессию – искусствовед.

      Сеченов медлил, словно что-то обдумывая. Затем, видимо придя к какому-то решению, стремительно распахнул шкаф и рванул на себя трубку «Алтая».

      – Максим, вы где там?

      – В Озерках, Петр Валерьевич.

      – А где этот… Ловчиновский?

      – Здесь. В машине.

      – И в каком он состоянии?

      – Ему только что сделали укол. Сейчас довезем его до залива и…

      – Максим, тут поменялось кое-что. Срочно введите ему антидот, отвезите на Московский вокзал. Доставьте в Москву, в Домодедово-3. На работу направьте справку о болезни. Отчетов не составлять и никому, кроме меня, не докладывать. Все.

      Сеченов закрыл спецномер на ключ, по черной лестнице вышел на улицу, сел в неприметные «Жигули» и поехал в сторону Пулкова. В Москву рейсовый самолет домчал его за час.

      Пэм. США. Деревня Берлин – Вашингтон. 1964–1990 годы

      Возможно, что девяносто, а может, и больше процентов населения скромного в размерах по сравнению с каким-нибудь там Юпитером голубого земного шарика вовсе не предполагают, что значит родиться чернокожим в Штатах. Черные вообще-то недолюбливают белых, которые пускаются в рассуждения по этому вопросу, потому что никто не может себе представить, что, если ты черный и не хочешь закончить свою гребаную жизнь от передоза в подъезде дилера-соседа в Гарлеме или в балтиморских вонючих трущобах, проезжая мимо которых по шоссе девяносто пять большинство автомобилистов поднимают стекла, всю жизнь ты должен доказывать этому политически корректному на словах обществу, что