Я вернулся в мой город…. Осип Мандельштам

1915

      Tristia

      (1916–1920)

      Зверинец

      Отверженное слово «мир»

      В начале оскорбленной эры;

      Светильник в глубине пещеры

      И воздух горных стран – эфир;

      Эфир, которым не сумели,

      Не захотели мы дышать.

      Козлиным голосом опять

      Поют косматые свирели.

      Пока ягнята и волы

      На тучных пастбищах водились

      И дружелюбные садились

      На плечи сонных скал орлы, —

      Германец выкормил орла,

      И лев британцу покорился,

      И галльский гребень появился

      Из петушиного хохла.

      А ныне завладел дикарь

      Священной палицей Геракла,

      И черная земля иссякла,

      Неблагодарная, как встарь.

      Я палочку возьму сухую,

      Огонь добуду из нее,

      Пускай уходит в ночь глухую

      Мной всполошенное зверье!

      Петух и лев, широкохмурый,

      Орел и ласковый медведь —

      Мы для войны построим клеть,

      Звериные пригреем шкуры.

      А я пою вино времен —

      Источник речи италийской,

      И, в колыбели праарийской,

      Славянский и германский лён!

      Италия, тебе не лень

      Тревожить Рима колесницы,

      С кудахтаньем домашней птицы

      Перелетев через плетень?

      И ты, соседка, не взыщи:

      Орел топорщится и злится:

      Что, если для твоей пращи

      Тяжелый камень не годится?

      В зверинце заперев зверей,

      Мы успокоимся надолго,

      И станет полноводней Волга,

      И рейнская струя светлей.

      И умудренный человек

      Почтит невольно чужестранца,

      Как полубога, буйством танца

      На берегах великих рек.

Январь 1916, 1935

      «В разноголосице девического хора…»

      В разноголосице девического хора

      Все церкви нежные поют на голос свой,

      И в дугах каменных Успенского собора

      Мне брови чудятся, высокие, дугой.

      И с укрепленного архангелами вала

      Я город озирал на чудной высоте.

      В стенах Акрополя печаль меня снедала

      По русском имени и русской красоте.

      Не диво ль дивное, что вертоград нам снится,

      Где голуби в горячей синеве,

      Что православные крюки поет черница:

      Успенье нежное – Флоренция в Москве.

      И пятиглавые московские соборы

      С их итальянскою и русскою душой

      Напоминают мне явление Авроры,

      Но с русским именем и в шубке меховой.

Февраль 1916

      «О, этот воздух, смутой пьяный…»

      О, этот воздух, смутой пьяный

      На черной площади Кремля!

      Качают шаткий «мир» смутьяны,

      Тревожно пахнут тополя.

      Соборов восковые лики,

      Колоколов дремучий лес,

      Как бы разбойник безъязыкий

      В стропилах каменных исчез.

      А в запечатанных соборах,

      Где