Книга мёртвых. Эдуард Лимонов

тянет от помойницы,

      Вдалеке – собачий вой,

      А в барачной тесной горнице

      Кровью харкает больной…

      Короче, по ходу стихотворения баба убивает собаку и кормит своего больного собачьим жиром. Происходит чудо!

      Съел собаку и поправился!

      И прошел туберкулез

      И как сукин сын прославился

      И довольный произнес

      «Гав-гав-гав, я стал как пес!»

      Молодой поэт, я еле выживал в Москве, вместе с Анной Рубинштейн. Часто перемещался с квартиры на квартиру с двумя машинками: швейной и – какой марки была пишущая, я не помню, а вот швейная, салатно-зелёная, была изделием подольской фабрики. Несмотря на мои собственные трудности, я находил время для перепечатки его стихов, а стихи Кропивницкого волновали меня своей первозданно наивной прелестью. Если Холина и Сапгира достала и вдохновила чёрная сторона барачной лирики Кропивницкого, то меня как раз светлая:

      Расцвела намедни липа,

      Сладок липы дух, —

      Чтоб мы, грешные, могли бы

      Жить бы без прорух…

      – перепечатывал я для Кропивницкого (второй экземпляр оставлял себе) какую-нибудь его «Сектантскую». И умилялся окончанием стихотворения:

      …наш Иисус ей-ей

      Сам уехал в троллейбусе

      К дамочке своей.

      Перепечатывал я не просто листами, а делал для него сборники его циклов, заключал их в картонную обложку, скреплял скрепками. Получались книжечки. Размер был небольшой, карманного, скорее, формата, четвертинка стандартного листа, длинная сторона – горизонталь, та, что короче, – вертикаль книжки.

      Перепечатывая стихи Кропивницкого, я и учился у него. Прямых заимствований в моих стихах того времени (в сборнике «Русское», опубликован в «Ардис-Пресс» в 1979 году) не находится, но идиллически чудаковатая крестьянская, подмосковная какая-то атмосфера стихов из книги «Третий сборник» и книги «Оды и отрывки» – думаю, обязаны некоторыми настроениями своими Евгению Леонидовичу, его Долгопрудной, бараку, пруду, лесу, куда мы с ним ходили гулять, рассуждая, спрашивая, слушая его воспоминания. Мне нравились его цинично-веселые «В ожидании»:

      Все ждут смерти. В ожиданьи

      Деют всякие деянья.

      Этот – в лавочке торгует,

      Этот – крадучись ворует,

      Этот – водку пьет в пивной,

      Этот – любит мордобой.

      Словно маленькие дети

      Голубей гоняют эти.

      Вот контора: цифры, счеты,

      Масса всяческой работы.

      Смерть без дела скушно ждать,

      Надо ж время коротать

      Время, когда я с ним познакомился в 1968 году, было не очень хорошее для него. После некоторого послабления культурных нравов при Хрущёве, когда Кропивницкого успели принять даже не в Союз, но в профком художников, брежневские чиновники опять закрутили гайки. Ну ладно, прижали бы безродных космополитов-модернистов, было бы ещё понятно, но Кропивницкий же был национальный русский поэт и художник! Я упомянул о Союзе художников, поскольку он был ещё и очень талантливый худо