Пять лет замужества. Условно. Анна Богданова

плотной спрессованной массы из опилок по вине навязчивой и выматывающей мысли о пытках и застенках. После сей нехитрой операции надо действовать твёрдо и напористо, так сказать, атаковать противника, пустив в ход весь свой обвораживающий арсенал – от ораторских способностей, которые героиня наша тесно связывала с тембром голоса, интонацией, даже ритмикой произносимых слов, до мельчайших движений, как то: незаметное, будто случайное прикосновение своей изящной ножкой к слоноподобной ножище Акопа Акоповича, или глубокий вдох, от которого высокая Анфисина грудь соблазнительно приподнялась бы, подобно дрожжевому тесту...

      Но не буду мучить многоуважаемого читателя разработанной накануне тактикой и стратегией нашей находчивой героини, а сразу перенесу его в мерцающий разноцветными огнями ночной клуб «Искры и молнии», где в первую майскую ночь наблюдалось большое скопление народу. Однако этот факт ничуть не помешал Анфисе очаровать Акопа Акоповича. Она уже успела околдовать его своим мелодичным голосом, умудрилась скользнуть по его здоровенной ножище своей десятисантиметровой шпилькой настоящих австрийских туфель (а не купленных на самом дешёвом рынке Москвы), оставалось лишь глубоко вздохнуть... и Колпаков, несомненно, потеряет рассудок.

      – Ах, – томно вздохнула Анфиса. Взгляд Колпакова, уже разгорячённого и изрядно нахлебавшегося заморских спиртных напитков, сфокусировался на соблазнительной пышной груди сотрудницы.

      – Что вы со мной делаете, Фиса! Вы сводите, сводите меня с ума! – возбуждённо воскликнул он и хотел было дотронуться до круглого Анфисиного плечика, но сил у него, отяжелевшего от обильной еды и питья, хватило лишь на то, чтобы громко, по-исполински, заглушив на несколько секунд зажигательную латиноамериканскую музыку, рыгнуть. Продавщица из отдела «Всё по десять рублей», одетая по случаю праздника в своё лучшее синтетическое платье нагло оранжевого цвета с явным излишком люрекса, из-за чего напоминала воспламенённое, набитое тряпьём и соломой чучело, олицетворяющее зиму и сжигаемое на Масленицу, заржала как лошадь и тоже довольно громко и неприлично икнула ему в ответ.

      – Перестрелка началась, – заметил бухгалтер – худосочный мужичок, как пить дать язвенник. Он усмехнулся и, прикрыв локтём тарелку с отбивной котлетой на рёбрышке, вернулся к своему занятию: одной рукой он сгребал всё, до чего мог дотянуться – бутерброды с сыром, икрой, ветчиной, бананы, апельсины, ухитрился даже кисть винограда смахнуть в бумажный пакет, что стоял у него на коленях, другой пытался закрыться от окружающего мира, надеясь, что никто не видит, как он таскает со стола.

      – Акоп Акопыч, а бухгалтер бутерброды тырит, – шепнул Касьян директору на ухо, считая своим святым долгом (его ведь и позвали сюда в качестве охранника) незамедлительно поставить в известность товарища Колпакова, что в компании завёлся вор.

      – Отстань, болван! – шикнул на него Акоп Акопович, разозлившись, что ему не дают как следует пообщаться с дамой